Так было принято в Клисе, что отряд отрабатывает контракт до конца, до последнего бойца, до последней капли крови. Но лейтенант перебил Угрюма и сказал, что тут дело уже не в контракте. Скоро и в Клис придут имперцы. А в Клисе приказ есть приказ. Его необходимо исполнить, чего бы это ни стоило. А уже потом можно оспорить можно будет потом, на базе, в казарме. Но всем было ясно, что никто кроме гонца в Клис не вернется. Так что и оспаривать приказ смысла уже не было.
Пока еще имперцы не успели окружить ратушу, Угрюм вышел задним ходом, крался все больше огородами к окраине деревни. Он понимал, что там, в ратуше погибают его боевые братья. Выбираясь из деревни, он видел, как режут имперцы ни в чем не повинных мирных жителей. И ничего не мог сделать. Был приказ – в бой не вступать, добраться живым до Клиса. Наверное тогда, Угрюм и стал Угрюмом. По крайней мере, после той бойни он практически перестал шутить и улыбаться. Угрюм видел, как бойцы его отряда выскочили из горящей ратуши следом за лейтенантом и вступили в неравную схватку с прибывающими силами имперцев. Две девчонки остались прикрывать отряд из горящих окон ратуши. Они стреляли из лука очень быстро, но и это не могло спасти отряд. Краем глаза Угрюм заметил, как одна из девушек выпрыгнула из уже горящего окна второго этажа. И все это было тщетно. Хотя, почему? Его отход отряд прикрыл. Угрюм выполнил приказ, бежал, полз, крался, замирал, но в бой не вступал.
И лишь на окраине деревни не смог он удержаться. Услышал девичьи крики из дома. Стало ясно, что там имперцы пришли не только убивать. Угрюм влетел в дом. Два имперца держали еще девочку, ну лет одиннадцати примерно. А третий залез на нее сверху и возился со своими портками. Уроды… Погань имперская… С каким-то черным удовольствием рубанул Угрюм несостоявшегося насильника мечом по шее. Голова как соломенный мяч покатилась под стол. Да, боец отряда должен убивать без сомнения, без страха, но и без удовольствия, с сожалением о прерванной жизни. Но только не в такой ситуации. Не было ни капли сожаления. Собаке собачья смерть. Угрюм хотел бы убить того урода еще раз, и еще. Что, к сожалению, было невозможно. Быстрыми движениям меча он прикончил двух других имперцев. Те даже и не сообразили, что случилось, просто тупо провожали взглядами катящуюся голову их сообщника. И тут же умерли. Эта схватка немного отрезвила Угрюма, жажда крови отступила. Быть может, он был в состоянии берсерка? Ему показалось, что произошло молниеносно, словно три имперца издохли практически одновременно. Их пытались научить входить в состояние танца смерти. Но только взрослые, зрелые бойцы, говорят, могли это делать. Угрюм не мог. Раньше не мог. А в этот раз? Быть может… Или это просто была жажда мести, за отряд, за эту вот девчонку, за убитых деревенских жителей. Было ясно, что, если девчонку оставить тут, до нее доберутся имперцы. Да и не позавидуешь ей: за убитых Угрюмом имперцев придется отвечать ей. Угрюм кивнул головой в сторону двери, чтобы не шуметь. Девчушка поняла без слов. Она уже не плакала. В глазах ее была какая-то спокойная
