голове. – Что же ты натворила, Богданушка?! Ведь знала ты про запрет мой. Знала и про то, что судьба ваша бабья – в теремах сидеть, да рукодельничать… Сам я виноват, дурень старый! Не должен был потакать тебе… Всё думал – баловство это и вот-вот поумнеешь ты. Много лишнего позволял тебе. А теперь видишь, вон, как обернулось-то…
По густой бороде боярина потекли крупные слёзы. Он машинально убрал с лица дочери какую-то мусоринку и откинул её в сторону. Поглаживая толстыми пальцами тоненькие холодные пальчики дочери, увидел под ногтями тёмную кайму из грязи и обрывков травы.
– Не поддавалась извергу маленькая моя…до последнего вздоха боролась… Клянусь тебе, Богданушка, что отыщу я обидчика твоего! Смертной клятвой клянусь! Слезами кровавыми умоется он и весь род его. Сам буду в кипящую воду опускать выродка помаленьку… Чтобы извивался он от боли и чтобы кричал и молил о пощаде, как ты молила его… И вся родня его будет смотреть на это и винить им за это будет некого, кроме него самого… – всхлипывая, продолжал шептать боярин, поглаживая голову девушки. – Прости меня, донюшка, что недоглядел я за тобой. Что не было меня рядом с тобой в тот страшный миг… Что не спас я тебя – прости …
Долго ещё стояли слуги неподвижно и безмолвно под дверью, ведущей в сени. Молча, переглядывались и понимали, что уже недолго оставалось им ждать до начала очередного страшного судилища и пыток, на которые горазд был их господин. И что это судилище не в пример предыдущим окажется самым жестоким и кровавым. Поругание чести единственной любимой дочери и убийство её – для боярина это больше, чем его самого обесчестить и лишить жизни.
А на боярском дворе продолжала стоять зловещая тишина, и только лёгкий ветерок гонял по чисто выметенному деревянному настилу двора неизвестно откуда взявшийся коричневый прошлогодний берёзовый листок.
Глава 3
– И что сказал тебе старец? – чёрные глаза Елены пытливо уставились в глаза
Теодора. Тот пожал плечами и хмыкнул:
– Ну, поначалу испугался он сильно, аж затрясся весь. Потом узнал, в каком месте я увидел покойницу, и погнал меня от себя. Иди, мол, к своим потешникам, и сидите там смирно. А то не миновать вам, говорит, гнева боярского…
– Как же ты, дурень, с такими вестями решился к боярскому управителю – тиуну на глаза показаться?! – всплеснула руками Елена. Поправив на голове расшитую цветочками повязку, она подошла к сидевшему на лавке у деревянного стола подростку и, приобняв за плечи, прижала его голову к своей груди. – Эх, сыночка! Вроде и двенадцать годков уже тебе, а ты всё как малое дитё – никакого страха не имеешь.
– Так уже тринадцатый пошёл, мамушка, – задиристо засмеялся Теодор. – Я уже и жениться смогу скоро…
– Брешешь ты всё, малец! – внезапно послышался густой бас из угла горницы. Там прямо на полу, на потрёпанной медвежьей полости, подложив под голову огромный кулак, лежал могучий здоровяк с огненно-рыжей шевелюрой на голове, укрытый по пояс пёстрым
