Яков, низко наклонив голову, сказал ей:
– Господь всё видит – простит. А я сам в грехах весь…
В четверг большая церковь была полна причастниками. Праздничные красные рубахи, красные и синие платья, яркие платки колыхались, залитые весенним солнцем. Мальчик, сторож и псаломщик не успевали подавать поминанья. Староста с напомаженными волосами взошёл в алтарь и спросил: «Хватит ли вина для теплоты или откупорить новую бутылку?» Все суетились по-праздничному.
О. Яков облачился. Подошёл к престолу. Долго стоял неподвижно.
– О. Яков, – сказал псаломщик, – матушка записку прислала.
– Не надо. После.
И вдруг о. Яков быстро повернулся, подошёл к ризнице и начал снимать с себя облачение.
– Разве голубую наденете? – удивился псаломщик.
Но о. Яков молча взглянул на него и в одном сереньком полукафтане вышел на амвон.
– Братья мои, сестры мои, простите меня ради Христа! – громко сказал о. Яков и поклонился земным поклоном. Вся церковь как один человек поклонилась ему в ноги.
– Нас прости… Прости Христа ради… – как вздох пронеслось со всех сторон.
Никто ещё не понимал, в чём дело.
– Я больше не священник, – громко и отчётливо произнёс о. Яков, – хочу служить Христу, в духе и истине. Простите за всё ради Христа! Не верю я, что Господу надо всё то, что мы делаем. Душу надо Ему отдать, любовь нужна Ему и молитва. А мы… За всё простите. А вам спасибо за любовь и за добро ваше. Теперь пойду. Как Господу угодно, пусть так и будет.
О. Яков сошёл с амвона. В церкви было тихо. Всё замерло. Только под самым куполом бился залетевший голубь.
– Яша!.. Яшенька!.. – пронёсся вдруг нечеловеческий крик по церкви.
И разом заволновалось всё, загудело, заплакало, десятки рук потянулись к о. Якову со всех сторон. Старухи кланялись ему в ноги, с плачем хватали за края подрясника.
– Милый ты наш…
– Не ходи…
– Батюшка, родной, заступник…
По лицу о. Якова текли слёзы, но лицо было спокойное и радостное. Он твёрдо шёл к выходу, и толпа медленно расступалась перед ним…
1912 г.
На заре туманной юности
В приёмной владыки Варсонофия было особенно много народа. Несколько сельских священников, старичок дьякон с распухшей щекой, приехавший хлопотать о переводе в другой приход; ближе к прихожей испуганно жалась целая толпа безусых молодых людей, кандидатов в псаломщики, и среди них сухая, костлявая, необыкновенно прямая женщина с плоским скуластым лицом – Гликерия Антоновна Крестовоздвиженская, вдова псаломщика села Крутояр. У самых дверей в архиерейские покои сидел в креслах высокий, худой архимандрит Досифей и рядом с ним толстый, налитой весь, с красной лысиной, член консистории протоиерей Урбанов, в ослепительно-яркой голубой рясе.
Среди
