– найди себе соратников, один не выживешь. Ну, вроде и все. Жаль, что так вышло, сынок…
Отец крепко зажмурил глаза, затем снова посмотрел на меня:
– Я прожил хорошую жизнь. У меня была мама. У меня есть ты. И я ухожу без страха. Я воевал, я мог быть убит давным-давно, но бог мне дал вас с мамой. И я счастлив. Прощай, сынок. Еще увидимся. Только постарайся, чтобы это случилось как можно позже. Обещаешь?
– Обещаю, пап! – Я сглотнул слезы и попытался встать, но руки подломились, и я снова плюхнулся на кровать. Да что за черт! Ну почему такая слабость?!
– Это пройдет, сынок, – ободряюще кивнул отец, – первые часы у всех так. Потом нормализуется. Полежи, отдохни, скоро поднимешься. Я продуктов натаскал, сколько смог, они в кухне и в холодильнике. На лифте не езди – может отключиться энергия, и застрянешь наглухо. Ну, теперь все. Я к маме пошел. И это… сынок… если сумеешь нас похоронить, значит, сумеешь. А не сумеешь – и не надо. Оставь нас здесь. Нам уже будет все равно. Нас тут нет. Мы далеко. Но мы с тобой. Мы всегда будем с тобой!
Отец тяжело встал, пошатнулся, но удержался на ногах. Наклонился ко мне, опершись о спинку кровати, коснулся губами моего лба. Потом разогнулся и пошел прочь из комнаты, с трудом поднимая ноги, и было видно, как трудно ему идти. В соседней комнате скрипнула кровать, и все затихло. Совсем затихло! Не было слышно гула машин, не играла музыка, никто не кричал и не шумел на улице – мертвая тишина. И только холодильник в кухне вдруг включился и негромко загудел, забулькал охлаждающей жидкостью.
Я лежал еще полчаса, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате. Что ожидал услышать, не знаю. Может, стоны боли, хрипы? Или прощальные слова отца? Или его шаги? Но все было тихо. И тогда я снова сделал попытку подняться. Руки тряслись, меня прошиб пот, сердце заколотилось так, что думал, разорвется. Но, когда спала красная пелена, обнаружил себя сидящим на кровати и даже вполне соображающим. Теперь только подняться и…
Ну да, само собой, грохнулся на пол. Да так, что аж пол затрясся. Все-таки семьдесят пять килограммов, не хрен собачий, как говорил мой приятель по секции Митька Круглов.
Кстати, вот и первый мой соратник! Только бы добраться до него, он на Горе живет. На Соколовой горе. У нас ее для краткости все зовут просто Горой. Там всегда нефтяники жили, но потом и много других понаехало – кавказцев, например. Даже целая община кавказская образовалась.
Митька рассказывал, что они, эти «черные», одно время стали на Горе мазу держать. Мол, мы крутые, все нам пох! Тогда все соколовогорские объединились и так заезжих отмудохали, что те сразу куда-то попрятались. Они всегда так – когда толпой, так сразу герои. А когда видят, что проигрывают, так и разбегаются. Только грозятся: «Я тебя парэжу! Я тебя ножом удару!» Они всегда с ножами ходят, да.
Подняться я не смог, так, на четвереньках, и пополз. Медленно, стараясь не свалиться и не удариться об углы. И дополз.
Папа и мама
