называет это – кино, то, что видит за пеленой, падающей с неба воды. И когда он смотри это кино – вся крохотная комнатка наполняется живыми историями. И тогда Медведь не чувствует ни холода, ни того, что уже давно хочется есть.
Медведь привык жить именно так, и никак иначе.
Раньше, когда была еще жива бабушка, и мама не уезжала в большой город работать, оставляя его на день или два, все было иначе, но он уже начал забывать, как все это было.
Бабушка рассказывала, что когда-то давно, когда мама была маленькой девочкой, они жили в большом красивом доме, придерживались старой веры и вели крепкое хозяйство, а потом пришли нехорошие люди, а за ними огонь. Дед сгорел, спасая от огня все нажитое, а бабушка спасла все самое ценное, что было у нее, свою дочь – маму Медведя и холщевый мешок со старыми книгами, писанными еще три столетия назад их далекими предками.
Теперь, Медведь и мама, бабушка умерла год назад от воспаления легких, живут в собственной бане, приспособив ее для длинной зимы. Предбанник превратился в кухню, а помывочная с парилкой в единственную жилую комнату их нового дома.
Медведю нравится их банный дом. Он стоит на одном из двух малых холмов, на самой окраине деревни. Под одним холмом бьет из глубин земли ледяной ключ, тут же купель, срубленная при жизни деда, на другом холме разбит небольшой яблоневый садик и огород, а за холмами начинаются низины заливных лугов, до самого виднокрая, там, где узкая игла реки пронзает кромку высокого леса и небосвод.
Дождь, тук-тук-тук, Медведь смотрит кино. Там над рекой тоже есть холм, он выше в несколько раз того холма, на котором живет со своей мамой Медведь, по реке идет старый пароход – медленный похожий на жука из-за своей приземистости и двух больших гребных колес, он как будто ползет по воде. По пароходу снуют вооруженные люди и матросы в белых одеждах. А на холме в зарослях низкорослых елей пароход ждет засада…, вот со свистом летят с неба зажигательные бомбы, взрыв, еще, пароход объятый пламенем пытается пристать к высокому каменистому берегу, а с холма из зарослей елей уже сыплются кричащие люди, это красные партизаны. С горящего парохода высаживается десант – одни офицеры, обгорелые, похожие на мертвецов. Они бьются смело, пока с берега, с вершины холма не застрочил пулемет, тогда они начинают падать, один за другим. А красные партизаны идут в штыковую атаку, с криком: Ура! – добивая упавших. Медведь нашел такой штык, однажды, играя на этом самом холме, в поиски древних сокровищ. Теперь здесь навечно застыл, все также – прячась в зарослях елей памятник красным партизанам. Штык был жутко ржавый, а памятник нет, он же – каменный, только осыпался по углам и подпись облезла от непогоды, а безвестный пароход, вернее все что от него осталось после огня, лежит где –то там – под мутной водой и пеленой идущего дождя.
*
Я вижу его такого лохматого и хмурого, скукожившегося на деревянной скамье перед маленьким окошком, он похож на настоящего медвежонка.
– Ты, кто? – удивленно спрашиваю я.
– Медведь, –
