их набили обернутыми в холстину пучками ката. Кат растят в предгорьях Кении и Эфиопии; его листья, сорванные со связки стеблей, жуют ради легкого наркотического эффекта. Его относят к стимуляторам: говорят, он как амфетамины и по силе примерно равен «экстази», столь любимому на вечеринках.
Я не мог поверить своим глазам. Там, где у десятков тысяч нет ни крыши над головой, ни проточной воды, ни пищи, ни лекарств, кто-то нанимает колонну из пятнадцати фур, оснащает ее оружием – и все для того, чтобы доставить сюда наркоту!
Но еще сильней меня ужаснула толпа. У них бог весть с каких времен не было денег на еду для семьи. Но теперь-то деньги нашлись! Одни тащили на горбу стереосистемы и электронику – и выторговывали на эти ныне бесполезные вещи маленькие пучки ката. Другие несли золотые цепочки и драгоценности жен – когда-то эти вещи считались для женщин жизненной страховкой. Они меняли украшения на блаженную жвачку, способную подарить им всего одну ночь блаженного забытья. Они словно верили, что их единственная надежда сбежать из сомалийского ада таилась только в одном: в нескольких кратких часах наркотической одури и беспамятства.
Коробки разметали за минуты, и остатки толпы постепенно разбрелись. У меня же яркие и травмирующие воспоминания о том событии засели в мозгу на двадцать лет. Тем утром на рынке Харгейсы, глядя на то, как отчаявшиеся люди едва ли не сносят охранников колонны, я снова увидел, как зло на мгновение сняло маску, открыв свой истинный лик.
В тот миг я понял, что у зла линии снабжения куда лучше и эффективней, чем у добра. И я не был уверен, будто сумею хоть что-нибудь изменить, когда вернусь в Найроби. То есть если вернусь.
К счастью, Африка все еще полнится слухами, особенно в сообществе иностранцев. В общем, мои европейские друзья из приюта как-то сумели прознать, что самолет Красного Креста прилетает завтра.
Им не пришлось повторять.
Да, я жаждал покинуть Сомалиленд. Но еще сильней я хотел вернуться домой в Найроби, к Рут и мальчишкам. Я уже три недели не слышал ни слова от семьи, а они – от меня: все это происходило до того, как революция в мобильной и спутниковой связи охватила большую часть Африки.
Будь у меня парашют, когда мы заходили на посадку над Найроби, я бы, наверное, выпрыгнул, не дожидаясь приземления в аэропорту Вильсона. Я не мог сообщить Рут, что возвращаюсь, и помчался домой на такси – сделать сюрприз.
После двух недель в мире Сомали, совершенно мне чуждом, было слегка нереально находиться в мире родном, – пройти в свой дом, съесть нормальный ужин, за настоящим столом, с семьей, уснуть в своей постели и снова жить привычной жизнью. Я будто за день выбрался из ада и оказался в раю.
Но как же бушевали мои чувства! Я был на вершине счастья от того, что я снова с родными – но не мог избавиться от чувства вины, когда принимал ванну.
В Сомали я сделал сотни фотографий. Я снимал когда только мог. Как только снимки проявили,
