сегодня вечером, только двое могли бы утверждать, что счастливы. И эти двое, как ни странно, – это вы и я.
Выражение «как ни странно» было вполне уместным, так как невозможно представить себе двух более непохожих друг на друга людей, чем Ричард Борроу, трудолюбивый протестантский священник из Ист-Энда, и холеный, самодовольный Сайлас Хеймер, о миллионах которого знали все.
– Странно, понимаете ли, – размышлял Борроу, – я думаю, вы единственный довольный жизнью миллионер из всех, кого я знаю.
Хеймер несколько мгновений молчал. И заговорил уже другим тоном.
– Когда-то я был жалким, дрожащим мальчишкой, продавал газеты. Мне тогда хотелось того, что я получил сейчас: комфорта и роскоши, которые дают деньги, но не власти. Я хотел денег не для того, чтобы использовать их как силу, а чтобы щедро тратить – на себя! Как видите, я с вами откровенен. Говорят, что за деньги нельзя купить все. Это правда. Но можно купить все, что я захочу, и я этим доволен. Я материалист, Борроу, материалист до мозга костей!
Яркий свет оживленной магистрали подтверждал это искреннее признание. Элегантная фигура Сайласа Хеймера выглядела более внушительной благодаря тяжелому пальто на меху, а яркий свет подчеркивал толстые складки плоти под его подбородком. Дик Борроу с худым лицом аскета и рассеянными глазами фанатика был полной его противоположностью.
– А вот вас я не понимаю, – с нажимом произнес Хеймер.
Борроу улыбнулся.
– Я живу среди нищеты, лишений и голода, всех недугов плоти. И поддерживает меня видение возвышенного. Это понять нелегко, если вы не верите в видения, а вы, насколько я понимаю, не верите.
– Я не верю в то, чего не могу увидеть, услышать и потрогать, – бесстрастно произнес Сайлас Хеймер.
– Вот именно. Между нами есть разница. Ну, до свидания, сейчас меня поглотит земля!
Они подошли к дверям освещенной станции метро, на котором Борроу предстояло ехать до дома.
Хеймер пошел дальше один. Он был рад, что отослал сегодня машину и предпочел пройтись пешком. Воздух был свежим и морозным, он наслаждался теплом окутывающего его меха.
На мгновение он остановился у бровки, собираясь перейти дорогу. Большой автобус тяжело катился в его сторону. Хеймер ждал, пока тот проедет мимо, в состоянии расслабленной лени. Если бы он захотел пересечь улицу перед автобусом, ему бы пришлось поторопиться, а торопиться он очень не любил.
Рядом с ним какой-то пьяный – потрепанный изгой человеческого общества – свалился с тротуара на мостовую. Хеймер услышал крик, увидел, как автобус вильнул, пытаясь уйти от столкновения, – и вот он уже тупо смотрит, со все возрастающим ужасом, на неподвижную груду тряпья посередине улицы.
Толпа собралась, как по волшебству, центром ее были два полицейских и водитель автобуса. Но Хеймер, словно зачарованный, с ужасом уставился на эту безжизненную груду, которая только что была человеком, таким же, как он сам. Он содрогнулся, словно почувствовал угрозу.
– Не вините себя, папаша, – заметил стоящий рядом какой-то бродяга. – Вы бы ничего не смогли поделать. Ему все равно пришел бы конец.
Хеймер в изумлении посмотрел на него. Мысль о том, что он мог бы попытаться спасти того человека, до этого не приходила ему в голову. Теперь он отбросил эту идею как абсурдную. Ну, если бы он был настолько глуп, чтобы в тот момент… Хеймер резко оборвал эту мысль и пошел прочь от толпы. Его трясло от безотчетного, невыразимого ужаса, который он не мог подавить. Приходилось признаться себе, что он боится, ужасно боится… смерти. Смерти, которая приходит с такой страшной неотвратимостью и не щадит ни богатых, ни бедных.
Он зашагал быстрее, но этот новый страх не покидал его, сжимал его в своих леденящих объятиях.
Хеймер удивлялся сам себе, поскольку знал, что по натуре не был трусом. Пять лет назад, размышлял он, он не испытал бы такого страха. Потому что тогда жизнь еще не была такой сладкой… Да, вот в чем дело; любовь к жизни была ключом к разгадке этой тайны. Его жажда жизни сейчас достигла высшей точки; и грозило ему только одно – смерть-разрушительница!
Он свернул с освещенной магистрали. Узкий переулок между высокими стенами был коротким путем на площадь, где стоял его дом, славящийся своими сокровищами искусства. Шум улицы за его спиной ослабел и пропал, и слышался только мягкий стук его собственных шагов.
А потом из мрака впереди донеслись другие звуки. У стены сидел какой-то человек и играл на флейте. Разумеется, один из бесчисленного племени уличных музыкантов, но почему он выбрал такое странное место? Конечно, в такое позднее время полиция… Хеймер не успел додумать эту мысль, так как вдруг с изумлением увидел, что у этого человека нет ног. Пара костылей стояла у стены рядом с ним. Теперь Хеймер видел, что он играет не на флейте, а на каком-то странном инструменте, звуки
