моментально супруга Якова с красными от слез глазами, виновато заморгала, сморкаясь в тряпицу.
– Ну, что это с вами, голубушка? Видите, как все хорошо в жизни складывается?
– Машеньку жаль. Мы с ней в школе вместе учились, целых два года рядом сидели,– захлюпала носом Маня.
– Две Марии стало быть? Уж не Александровна ли и ты, голубушка?
– Нет, тятя у меня Иваном прозывается – Ерофеичем. Урядником на селе был.
– Вот оно как. Слыхали. Ну, поклон от нас Ивану Ерофеевичу, когда увидишь.– Держи и ты сотню. Праздник у нас нынче,– протянул ей деньги Петр Павлович.– Но ты, Яков Иванович, про них забудь. Это Марии Ивановне, чтобы родителей уважила. Все, уходим, провожай.
У ворот дома Настоятеля храма, Вениамин долго стоял, не позволяя спутникам стучать в них. Повернувшись в сторону церковных куполов, он долго крестился на них, с поясными поклонами, приводя в изумление стоящих молча рядом "дядюшек", не подозревавших до сих пор, что их племянник столь набожен. Но мешать и одергивать не решались, терпеливо переминаясь с ноги на ногу. Мороз в эту ночь декабрьскую бил наверняка все рекорды и Петр Павлович слегка начал приплясывать в своих ботфортах, которые надел хоть и с шерстяным носком, но ноги начинало прихватывать.
– Все, я готов. Господи, помоги!– наконец обрадовал "дядюшек" Вениамин и открыл незапертую калитку. Быстрым шагом прошел через двор, скользя по вытоптанной тропинке и загремел одеревеневшими валенками по крыльцу.
– То не затолкать, то понесся ровно жеребец необъезженный,– ворчал сзади Петр Павлович, ловя подскользнувшегося Федора Леонидовича за ворот пальто. А Вениамин уже дергал за шнур и колокольчик заливался, валдайским звоном, поднимая на ноги семью батюшки Александра.
– Кто в такую пору?– раздался голос тревожный матушки Анны за дверью и Вениамин ответил не сразу, уткнувшись лбом в нее и пытаясь проглотить внезапно вставший в горле ком.
– Кто там?– повторила опять матушка и Вениамин, собравшись с силами, ответил дрогнувшим голосом:
– Я это, Анна Лукьяновна,– голос его сорвался, а за дверью началась возня, громко что-то упало со звоном и дребезгом, а потом она распахнулась на всю ширину и перед Вениамином предстала Машенька, простоволосая, в наброшенном на ночную сорочку полушубке и с бледным лицом.
Вениамин не мог вспомнить потом, как он шел в дом и что говорил ей, а опомнился уже за столом в окружении вдруг ставших ему родными людей, которые суетились вокруг, стаскивали с гостей продубевшую от мороза одежду, обувь и что-то все спрашивали, смеясь и радуясь все сразу. Никто, похоже, никого не слушал, все просто были безумно рады, что пропавший Вениамин наконец-то нашелся, да не один а вместе с Федором Леонидовичем. Да и еще одного дядюшку привел. Батюшка Александр, забыв о своем сане священника, хохотал над казарменными шутками Петра Павловича и уже по-свойски хлопал его по спине. Девушки принялись накрывать на стол, не слушая возражений и наставили на него столько
