извращенцы-горнорабочие, похотливые флотские отставники. Относительно честным оказался лишь Петер-Андреас. Он написал, что ему 56 и что он арендует маленькую квартирку на окраине Осло, собирает марки, раньше работал на буровых, а теперь вышел на пенсию; что ему всегда нравилась русская культура, и русская музыка, и в особенности – композитор Бедржих Сметана. И что он был бы несказанно рад, если бы молодая стройная russian girl до тридцати скрасила его досуг. А со временем (чем черт не шутит) стала бы его женой.
Сиделкой, тут же решила я, сиделкой, милый мой, при тебе – пятидесятишестилетнем. Или, может, все-таки – шестидесятипятилетнем? случайно спутать цифры, поменять их местами – эка невидаль, с кем не бывает, а Бедржих Сметана вовсе не русский композитор, а чешский.
Так-то.
Петеру-Андреасу я послала фотографию бывшего американского госсекретаря Мадлен Олбрайт с уже традиционной припиской «я, конечно, не красавица…», после чего наше интернет-общение увяло само собой.
А потом появился Джей-Джей.
Именно так: Jay-Jay! Я не поверила глазам, когда увидела это имя в конце небольшого послания. В отличие от остальных (англоязычных) посланий, Jay-Jay писал на русском. Со множеством странных, но трогательных речевых оборотов, со множеством ошибок, которые почему-то не хотелось править.
Именно так: мое врожденное чувство грамотности молчало как убитое.
Jay-Jay не требовал от меня фотографий в купальнике и без оного, он вообще не требовал фотографий и не слишком-то интересовался моей внешностью и моим возрастом. «Мне показалось что вы печальны и вы грустите», – написал он после того, как мы обменялись первыми электронными сообщениями. Написал не сразу, а едва ли не через неделю: «наверное сейчас вы думаете что большинство кафе заполнено столиками за которыми все сидят по одному, но это не совсем правда».
Столики в кафе.
Кое-какие мои мыслишки и правда относились к столикам в кафе, но, помнится, никогда так и не были озвучены. И вот теперь какой-то норвежец…
Просто сумасшествие какое-то.
Jay-Jay очень быстро перестал быть «каким-то норвежцем». Он стал другом – не близким, но желанным. Как-то само собой получилось, что я рассказала ему о себе. Все или почти все. Мои письма становились все длиннее, теперь они смахивали на вполне законченные рассказы, а я – на литературного новичка, который жаждет одобрения своих опусов. И Jay-Jay не скупился на похвалу, хотя писал вдвое реже и вчетверо короче, чем я сама. Избранные места из нашей многомесячной переписки выглядели примерно так:
Я: у вас прекрасный русский, Джей-Джей…
Jay-Jay: совсем не такой прекрасный, но мне хотелось бы овладеть им в совершенстве. Совершенство – вот чего я всегда пытаюсь добиться.
Я: вы, наверное, как-то связаны с литературой? Вы переводчик?
Jay-Jay: нет мне просто нравятся языки. Много новых языков. Я уже изучил три европейских и
