молодцы! – похваливал он».
Больше того, Грабин показал новое производство и наркому вооружений Дмитрию Устинову.
И здесь случилось неожиданное: конструктора вызвали в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны и Сталин его обвинил в намерении сорвать производство пушек: «Вся наша работа подверглась очень острой и несправедливой критике, а меня Сталин обвинил в том, что я оставлю страну без пушек. Я отстаивал позиции нашего коллектива до последнего.
Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.
– У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! – резко бросил он мне. – Работайте, как работали раньше!
Таким Сталина я никогда не видел – ни прежде, ни позже.
ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому».
Претензии к Грабину были понятны. Шла война, пушки были необходимы не завтра, а прямо сейчас, любое же изменение технологии ведет к необходимости перестройки производственного цикла и к временному если не прекращению выпуска продукции, то к его снижению. Во время войны, тем более в ситуации конца 1941 года – это преступление. Но дело в том, что новшество Грабина позволяло, не снижая выпуска продукции, перейти к его наращиванию. И это сразу понял Климент Ефремович. Но не понял Устинов, которого пока никто в технической безграмотности не обвинял, он же имел инженерное образование и даже работал инженером-конструктором, заместителем главного конструктора завода «Большевик», затем директором этого завода. И на заседании Государственного Совета Обороны Устинов не просто отмолчался, скорее всего, претензии Сталина к Грабину и были высказаны после доклада Устинова.
Но через несколько дней Иосиф Виссарионович сам позвонил конструктору: «То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения,– продолжал Сталин.– Спокойно заканчивайте начатое дело».
Василий Гаврилович искал причину такого изменения отношения к своему изобретению, и предположил следующее: «Ночью, после грозового заседания ГКО, Сталин, по-видимому, созвонился или встретился с Ворошиловым, и тот рассказал ему о наших делах, обо всем, что видел собственными глазами. Но к этой мысли я пришел лишь впоследствии, сопоставив события».
Т.е. у выдающегося конструктора артиллерийских систем В.Г. Грабина даже малейших сомнений в технической компетентности Климента Ефремовича не возникало, более того, он его компетентность ставил даже выше, чем Д.Ф. Устинова. Вероятно, Ворошилов замысел конструктора понял и оценил, а Устинову
