style="font-size:15px;"> – И?
Насколько допустимо правилами приличия приглашать совершенно незнакомого мужчину на мероприятие такого уровня? Я не знаю. Но сегодня предстоял действительно сложный вечер и почему-то мне казалось, что если там будет господин Эллохар, я не стану так сильно переживать. А потому, зажмурившись, единым махом выпалила:
– И мне будет очень приятно, если вы зайдете на чашечку чая как… мой личный гость.
Сказала, и хотя мы продолжали идти, я все так же держала глаза крепко зажмуренными и, затаив дыхание, ждала ответа. Ответа не последовало, был ехидный вопрос:
– И вы будете мне рады?
– Конечно! – не задумываясь, заверила я.
И вот тогда мужчина елейным голосом поинтересовался:
– Как трупу?
На мгновение я замерла, широко распахнув глаза и возмущенно глядя на господина Эллохара. А потом лавиной накатила обида. Невероятная, жгучая обида на него и на несправедливость его намека. Но уже в следующий миг я вырвала ладонь из его руки, резко повернулась и ушла, быстрым шагом, не оглядываясь.
Мне вслед понеслось «Найри!», но я лишь ускорила шаг. А после и вовсе почти побежала, пересекла улицу, едва не попав под копыта проезжающего экипажа, и даже не извинившись перед возницей, миновала дорогу и вбежала в чайную. И Герман и Алех, заметив мое появление, позвали, но даже не ответив, я бросилась внутрь, поднялась по витой лестнице наверх, на второй этаж, где мы готовили детскую комнату, заперлась в туалетной и вот там дала волю слезам. Истерика в парке оказалась столь несущественной, потому что стыдно мне было как раз за эту.
И кто бы мне объяснил, откуда столько слез и обиды, столько негодования, столько горечи, стоит вспомнить сказанное им «Как трупу?».
– Найри, – Герман настойчиво постучал в дверь. – Найри, что случилось? Найрина, я же дверь выбью.
Дорогую, к слову сказать. Потому что художник разукрашивал, для детской же.
– Нет! – воскликнула я, торопливо вытирая лицо полотенцем. – Я сейчас.
– Так и знал, что сработает, – весело заявил парень.
Я промолчала.
– Найри, – нетерпеливо позвал младший Шилли.
– Уже выхожу, – прошептала я.
И умылась холодной водой. Бесполезно. Заплаканные глаза, красный распухший нос, губы тоже распухли, и подбородок красный. «Красотка».
Открыла дверь, слабо улыбнулась Герману и постаралась сразу пресечь любые вопросы:
– Я сама виновата
Младший Шилли скептически вскинул бровь.
– Моя вина, правда, – почему-то голос упал до шепота.
Герман мрачно оглядел меня с головы до ног, словно даже свысока. Как он это делает, учитывая, что рост у нас почти одинаковый, не знаю, но умеет. А после и вести себя начинает как старший, не взирая на разницу всего в десять месяцев.
– Опять этот странный тип с юга? – прямо спросил Герман.
Я не ответила.
– Да
