Все сотрудничество сводилось к тому, что опера, работавшие на земле, рыли эту землю носом и прочими чувствительными, приспособленными для рытья органами, а потом собранную информацию докладывали руководству, которое тут же сливало ее чекистам. Толку от этого «неравного брака» было с гулькин нос, так как своими наработками чекисты не делились ни с кем. Поэтому умные опера (дурак опер – это извращение, как женщина-космонавт или женщина-депутат) тоже старались неотработанной информацией не делиться. Антон, взявший, как ему казалось, все лучшее от Жеглова и Шарапова, держал своих семенов тузиков, николаев векшиных и других добровольно-принудительных помощников в такой тайне и на такой прикормке, что опера, сидящие с ним в кабинете, только дивились его осведомленности, считая, что на Князя работает (в смысле стучит) весь район. Он умело пользовался несколькими правилами Глеба Жеглова, то есть, улыбаясь, располагал человека к себе и в разговоре легко переходил на близкую для собеседника тему, что вызывало у последнего эмоции – не важно, положительные или отрицательные, – которые помогали добиться поставленных целей. При этом в действиях его не было беспредела, а в методах фанатизма. Жеглов, будучи его любимым персонажем, не был для него идолом. Сакраментальное «Вор должен сидеть в тюрьме» Антона не возбуждало. Другое дело – зло должно быть наказано. Вот за этот постулат он готов был и лечь поздно, и встать рано.
Сейчас, в это раннее дождливое утро, проезжая мимо огромного серого здания СБУ, Антон зябко поежился и отвернулся. Он ехал в центральную городскую больницу, где лежал его коллега, опер Сергей Стороженко. Хороший малый, которого сегодня должен был оперировать отец Антона, главврач ЦГБ Голицын Януарий Филиппович, профессор и доктор медицинских наук.
Глава 9
Город все больше и больше становился, как Москва или Киев, городом одного маршрута. Особенно его исторический центр. Раньше, когда у витрины магазина «Рапсодия» стояли элегантные коричневые «Победы» и черные представительские «ЗИМы», слово «пробка» имело одно приятное историческое значение. Автолюбителям тех лет в кошмарном сне не могло присниться, что, выехав из дому с Ковельской в девять ноль-ноль, они доберутся на работу в район Тракторного завода не раньше двенадцати!
Сегодня длинные узкие центральные улицы с качеством дорожного покрытия, которому позавидовали бы зарубежные недоразвитые автобаны с односторонним – вот дураки! – движением, были полны сюрпризов, когда замена колеса при пересечении трамвайных линий была одной из самых невинных старинных народных забав. Многие улицы были украшены серебристыми рельсами внучатого племянника конки – трамвая. Главные трамвайщики на деньги городской громады постоянно пополняли дряхлеющий парк свежевыкрашенными бэушными монстрами. От грохота и звона этих электромясорубок болели уши и слезились глаза. В час пик, приняв на остановке в задние двери людей, они срыгивали через передние невообразимый людской
