унижать, – попросил Митрофанов, чуть изменившись в лице.
Ох и гордый, подумала Оксана и вскинула руки, сдаваясь, – и демонстративно, и всерьез.
– Упаси меня бог. Но, Данил, исправлять-то все равно надо. Ты не исправишь, я не исправлю – кто исправит-то, если глава не может?
– Теперь мы на «ты»? – поинтересовался Митрофанов, не дождавшись ответа, всмотрелся в Оксану и уточнил: – Теперь мы всемогущи?
Оксана честно подумала и призналась:
– Нет. Но жить-то хочется. Значит, придумать что-то надо.
Митрофанов так шевельнул челюстью, что стало понятно – сейчас предложит: «Вот и придумывай, но без меня». Но сдержался и спросил почти деловито:
– Что, например?
– Да господи, вариантов куча. Всегда же придумывается что-то, тем более когда об экологии речь. Помнишь, в девяностые депутаты продвигали проект захоронения мировых ядерных отходов в России? Территория огромная, не жалко, пускай сюда везут, платят. Но не разрешили же. Потому что мы не свалка.
– Здрасьте.
– В смысле?
– Что «в смысле»? Сорок лет замечательно ввозили, безо всяких. Просто формулировку изменили в законе – и привет. Потом официально перестали, но на самом деле – фиг его знает. Это предмет гостайны. А гостайна, сама понимаешь, бывает только там, где есть что скрывать. Мы – свалка. Для них мы – свалка. Запомни.
– Для кого, для иностранцев?
– И для тех, кто им разрешает.
– Ну и… что делать? – спросила Оксана растерянно. И замерла. Она на самом деле ждала ответа от этого человека, которого еще неделю назад считала едва ли не самым бессмысленным и серым куском окружающего мира.
– Во-от, – протянул Митрофанов, строго рассматривая Оксану. – Я работу потерял, простыл, живу в центре свалки, дочь уехала, жена бесит. Что делать – накатить.
– Здесь не надо, – сказала Оксана.
– Что так?
– Работа рядом.
– У тебя, – уточнил Митрофанов.
– У меня и водка есть. Дома, я ж говорила.
– Дома и у меня есть. Я ж говорил.
– И чего здесь сидишь?
– В смысле?
– Водка есть, жена есть. Еще варианты есть.
– Черт, давно надо было уволиться, – сказал Митрофанов с удовольствием.
– Так что делаем? – деловито спросила Оксана.
Митрофанов посмотрел на нее, уставился в окно, за которым, конечно, ничего интересного не было и в такой теплый вонючий день быть не могло, и жестко ответил:
– Ты подмахиваешь заяву, я занимаюсь своими делами, как-то так.
– Даниил Юрьевич, слушай, я вот какой-то сукой была или тварью? – спросила Оксана, чувствуя горячую планочку под нижними веками, еще на пару миллиметров сдвинется – хлынет.
– О господи, – сказал Митрофанов, не отрываясь от окна, за которым пробежала ошалевшая белесая
