всякий случай он проверил чистоту вен (на доступной руке, другую Рита держала под подушкой, и извлечь ее оттуда не представлялось возможным), понюхал дыхание на наличие алкоголя – чисто!
Мать Иннокентия стала тем камнем преткновения, о который обычно проверяются чувства влюбленных. Возненавидев Диану с первого упоминания о ней, она просто представить себе не могла, как ее единственный сын, ее кровь и плоть, надежда и гордость мог выбрать в жены эту варварку с черными глазами и несносным, диким нравом.
«Прогресс прогрессом, а цыганские заговоры никто не отменял!» – отчаявшись переубедить сына, решила про себя несчастная женщина и потомственный педагог, выплачивая колоссальные суммы денег всевозможным колдунам и гадалкам, дабы они отворотили чары Дианы от несчастного зачарованного Кешеньки ибо по-другому просто не могла ни объяснить себе, ни представить его влюбленности. Тем временем ее бывший муж, Кешин отец, приютил молодую беременную пару в своей трехкомнатной квартире – богемной коммуне с десятком творческих обитателей. Им выделили целую половину комнаты с двустворчатым окном (которое Кеша время от времени использовал как дверь, благо, первый этаж), со странным укладом жизни, запахами красок и гашиша, песнями на всех языках мира, музыкой, стихами, танцами и, конечно же, картинами, некоторые из которых сложно было таковыми назвать. В этом великолепном безобразии маленькая Рита впервые сказала свое «агу», впервые сделала шаг, впервые увидела мир.
В непонятной тихой ярости Миша покинул спальню жены. Спустился в кухню. Сам себе разогрел ужин, при этом спалив половину съедобной его части. Махнул двести грамм водки и обиженный отправился спать в гостиную, под звук неумолкающего телевизора.
Рита настояла на том, чтобы Ольга отвезла ее только к студии.
Там деловито попрощались.
После она видела, как Рита, словно отработав три смены на заводе, едва покачиваясь, пошла домой. Одна.
«Сладко», – потягивалась Ольга. Впереди ночь, чертежи и расчеты. Неожиданная интрижка взбодрила лучше любого допинга. Разрешила все сомнения и душевные метания нескольких последних суток. Теперь они показались Кампински досадным недоразумением, словно с глаз спала повязка из нудного, призрачного сна. Захотелось творить!
– Сумасшедшая! – когда-то восхищенно прошептала первая Ольгина девушка и во многом очень верно определила характер всех будущих отношений Кампински. Они все носили характер легкого или временного безумия. Не признавая рамок и границ, сама Ольга признавала только вседозволенность.
«Секс – моя религия. Искусство – вера и смысл жизни, а что может быть искуснее, чем любить женщин? Пусть даже недолго…» – девиз времени абсолютно свободной любви и полного разврата.
Складывая план будущей работы в логическую цепочку, Ольга тонко улыбается прошлому.
В двадцать три ее девиз вседозволенности сменился периодом абсолютной
