отношению к супруге особую холодность, при которой беременность никоим образом невозможна.
Впрочем, от мужа или нет, родилась на свет хорошенькая девочка с черноволосой аккуратной головкой и большими, на все в мире с недоумением смотрящими глазами. Мать, не долго думая, назвала дочку Тамарой – то ли по наитию, то ли внезапно вспомнив свои грузинские корни, мимолетно затесавшиеся где-то в начале родословной и сделавшие волосы новорожденной черными, как смоль. В шутку Инна нередко говорила дочери: «ты у меня красива, как царица Тамара», хотя красота той царицы по нынешним меркам, мягко говоря, сомнительна.
Однако появление ребенка семью не спасло. Ни ревности из-за распространившихся по деревне слухов, ни особенной любви к чаду Колотов не проявил – по-прежнему он надолго куда-то уезжал, привозил домой деньги да тут же уезжал вновь.
А однажды не вернулся совсем. Правда, средства к существованию для жены и нежеланной дочери еще около полугода высылал почтой, как бы сообщая, что не погиб, не сгинул в неведомых краях, а всего лишь обзавелся новой возлюбленной, под боком – оно под боком-то всегда удобней.
Инна, оставшись одна в практически чужом для нее месте, стала понемногу замыкаться в себе, будто защитной скорлупой покрывалась. Впрочем, дочь обожала чуть ли не до умопомрачения – баловала, как умела, тяжелому труду не обучала да потакала любым прихотям. И даже как будто не просто потакала, но искала хоть малейшую возможность прихоти эти выискать, угадать да утолить задолго до того, как ребенок сам их озвучит. Девочка росла посреди этого болота материнской любви изнеженной да жутко капризной.
Но шли годы, Инна черствела, забота ее потихоньку перерастала в неустанную опеку, а позже – запреты и ограничения. А Томочка слова «нет» с детства не слышала, потому родительницу начала откровенно ненавидеть, почти рефлекторно сопротивляясь ее воле. Много было наделано глупостей тогда: уходы из дома, прогулы в школе, мелкое воровство, и ведь не ради удовольствия даже, а исключительно вопреки – мол, если мать сказала так, то непременно надо все силы положить на то, чтобы вышло наоборот.
Уж тогда и мать стала на Тамару злиться – за собственную загубленную жизнь, фактически принесенную в жертву ради ребенка, за неблагодарность, а больше за то, что этот самый ребенок теперь бездарно уничтожал придуманное для него же большое будущее, совершенно к нему не стремясь.
Потом была попытка вывести дочь в люди – потратив все накопления, Инна отправила девушку в столичный университет.
Но и там умудрилась Тома все испортить – связалась с какими-то музыкантами, забросила обучение, вроде как даже бродяжничала. Устав от вольготной жизни, она устроилась на работу куда-то в архив, а через полгода нежданно-негаданно вернулась домой – зареванная, напуганная, с двумя сумками вещей и недвусмысленно раздутым животом. Мать ни слова тогда не сумела вымолвить – плакала да бесилась молча, от отчаяния заламывая руки.
