через дремучие леса и болотистые плавни, через торфяные поля и некошеные луга, упорно увеличивая дистанцию, отделявшую его от рудничного поселка, по которому скорее всего уже рыскали ищейки этого самого проклятого Хавра.
В том, что пекарь выдаст его с головой, Окш не сомневался. Даже не за деньги выдаст, а просто так, от страха. Да и доченька молчать не станет. Кто он ей теперь? С глаз долой – из сердца вон. Но не выжигать же память каждому трусу и каждой сластолюбивой дурочке.
Нельзя сказать, чтобы Окш не испытывал потребности в пище – под ложечкой сосало все сильнее. Однако вскоре он привык к голоду, сжился с ним, как до этого уже сжился с усталостью, с укусами комаров, с болью в ногах, стертых чужими сапогами.
Местность постепенно повышалась, болота исчезли, да и леса стали уже не такими густыми. Все чаще встречались суходолы и каменистые осыпи. За время, проведенное в пути, Окш не заметил ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии в этих краях человека. Каково же было его удивление, когда, пересекая всхолмленную, заросшую колючим кустарником и бурьяном равнину, он уловил запах дыма, смешанный с ароматом чего-то съестного.
В этой глуши Окшу бояться было некого, и он сразу повернул в ту сторону, где предположительно находился костер. Несколько раз он терял верное направление (видимо, неустойчивый ветер мотал столбом дыма, как кобыла хвостом), но каждый раз вновь отыскивал его.
Ни голосов людей, ни тем более их мыслей он пока не слышал. Скорее всего они отсыпались после плотного обеда, а сновидение – вещь нежная, его вот так сразу и не уловишь.
Костер отыскался в лесу – даже не на полянке, а прямо в корнях огромного, неизвестной породы дерева. Огонь уже почти догорел, но жара в углях оставалось немало, хоть целого кролика поджаривай. Дым стлался по стволу дерева вверх и там рассеивался в густой листве. Впрочем, все эти подробности Окш рассмотрел уже после того, как убедился, что ни людей, ни мрызлов, ни каких-либо других живых существ возле костра не наблюдается. Тот, кто развел его, оставил на память о себе лишь кучку тщательно обглоданных хрупких костей (не то птичьих, не то лягушачьих) да узкие неглубокие следы обуви.
Еле сдержав возглас разочарования, Окш присел возле костра. Ладно, пусть в брюхе голодно, так хоть ноги в тепле. Сапоги уже давно пора просушить, да и плащ так набряк влагой, что стал весить раза в два больше, чем прежде.
Однако что-то мешало Окшу вплотную заняться бытовыми проблемами. Неясное предчувствие угнетало его, хотя опасность как таковая отсутствовала и он мог поклясться, что лес вокруг пуст (белки, птицы и разные мелкие букашки в счет, конечно, не шли).
И все же что-то здесь было не так. Уже достаточно наученный горьким опытом изгоя, Окш встал и внимательно осмотрел следы. Если они принадлежали человеку, а не лесному духу, то человек этот был невысоким и хрупким, как ребенок. Вот тебе и еще одна загадка!
Говоря языком охотников, следы были «теплыми». Существо, оставившее их, не могло уйти далеко. Для собственного спокойствия
