нам завтра. Отец ответил, что в действительности незнание своего будущего – это дар Божий, ведь знай мы, что нас ждет, не стали бы брать на себя ответственность за свою жизнь, за свое счастье. И как во многих других жизненных вопросах, мой отец был прав.
– И каков твой бизнес-план? – осведомилась Маргарет.
– Я… я начинаю с малого.
– И как насчет покупателей?
– Я заплатила за объявление в «Желтых страницах». Я не упомянула, что новый телефонный справочник выйдет через пару месяцев. Нет необходимости давать в руки Маргарет оружие. К тому же я развесила объявления по соседству, но не знаю, насколько эффективными они могут оказаться. Я рассчитывала на то, что весть об открытии моего магазина вызовет интерес у покупателей и в конечном итоге рост продаж. Но и об этом я тоже не стала говорить.
Моя старшая сестра хихикнула. Я всегда ненавидела этот глумливый звук, и мне пришлось стиснуть зубы до скрипа, чтобы не показать свою реакцию.
– Я как раз собиралась вывесить объявление о своем первом уроке вязания.
– И ты серьезно думаешь, что рукописное объявление в витрине привлечет людей в твой магазин? – требовательно спросила Маргарет. – Здесь не парковка, а ночной кошмар какой-то! И даже когда движение по улице снова откроют, нельзя ожидать, что по этой строительной грязи будет большое движение.
– Нет, но…
– Я желаю тебе добра, однако…
– Неужели? – спросила я, прерывая ее.
У меня тряслись руки, когда я подошла к витрине и прикрепила свое объявление об уроках вязания.
– И что все это должно означать?
Я повернулась лицом к сестре, которая при своем росте пять футов шесть дюймов была на добрых три дюйма выше меня. К тому же она весила на двадцать фунтов больше. Интересно, глядя на нас теперь, может ли посторонний догадаться, что мы родственники? Ведь даже в детстве мы были не сильно похожи.
– Я думаю, ты желаешь мне провала, – честно призналась я.
– Неправда! Я пришла сегодня утром, потому что… потому что мне интересно то, чем ты занимаешься.
Она подняла подбородок так, что стала видна ямочка, будто подталкивающая меня бросить ей вызов снова.
– Сколько тебе лет? Двадцать девять? Тридцать?
– Тридцать.
– Не пора ли уже отрезать пуповину?
Это была явная несправедливость.
– Именно это я и пыталась сделать, когда оставила материнский дом и сняла квартиру. К тому же я начинаю собственное дело, и ценю твою поддержку.
Она развела руками:
– Ты хочешь, чтобы я покупала у тебя пряжу? Этого ты хочешь? Ты же знаешь, я не вяжу и не имею ни малейшего желания учиться, я предпочитаю вышивать. И…
– Не могла бы ты, – сказала я, прерывая ее во второй раз, – подумать и сказать мне что-нибудь приятное?
Я молча ждала, моля ее найти в сердце, по крайней мере, хоть символическое слово одобрения.
