Казалось, все рады ее видеть, и вовсе не потому, что она невеста Энтони. Разговоры были полны воспоминаний.
– А как поживает миссис Шустер? – спросила миссис Уотти. – Я помню, в то лето она каждый день приходила сюда за свежими яйцами и Уотти давал ей пучок салата, потому что она говорила, что ни дня не может прожить без свежего салата.
А Изабель вспомнила о каком-то пикнике, когда было так жарко, что Таппи решила искупаться и одолжила у Памелы Шустер один из ее роскошных купальников.
– Она запретила нам смотреть на нее. Сказала, что в купальнике у нее неприличный вид, но на самом деле он ей очень шел, потому что Таппи всегда была стройной.
Энтони стал поддразнивать Изабель:
– Если Таппи запретила смотреть на нее, как ты узнала, что она хорошо выглядит? Ты что, подглядывала?
– Я следила, как бы ей не свело ногу судорогой.
Один Джейсон, к своему огромному разочарованию, не мог ничего вспомнить.
– Жаль, что меня здесь не было, когда ты приезжала в прошлый раз, – сказал он Флоре, глядя на нее с нескрываемым обожанием. – Кажется, я был где-то в другом месте.
– Ты был в Бейруте, – напомнила ему Изабель. – И даже если бы ты был здесь, ты мало что смог бы вспомнить, потому что пять лет назад тебе было всего два года.
– Я помню, когда мне было два года. Я много чего помню.
– Например? – скептически спросил Энтони.
– Ну, например… рождественскую елку!
Флора обратила внимание, что все улыбнулись, но никто не засмеялся над мальчиком. И хотя Джейсон понял, что ему не поверили, его достоинство не пострадало.
– Розу я обязательно бы запомнил, – добавил он.
Флора поняла, что теплый прием не был напрямую связан с тем, что Роза должна стать женой Энтони. Просто она попала в радушный теплый дом, где всегда рады гостям.
Было уже пять минут двенадцатого. Она встала, подошла к окну и отдернула шторы. Из окна открывался вид на сад и на море.
Дождь прекратился, и туман рассеялся. Вдали проступали смутные очертания каких-то островов. Сад террасами спускался к берегу. Приливная волна отступила, обнажив небольшую пристань и крутой галечный пляж. Немного в стороне виднелась сетка теннисного корта. Кусты красовались в наряде из красных и золотистых листьев, а ветви рябины сгибались под тяжестью ягод.
Отойдя от окна, Флора отправилась на поиски ванной комнаты. Ванна оказалась старинной, видимо еще викторианских времен: узкая, встроенная в корпус из полированного красного дерева, с такими высокими бортиками, что влезть в нее можно было с большим трудом. Вода была как кипяток, очень мягкая и коричневатая от примеси торфа. Тут, в ванной, все вполне соответствовало концу девятнадцатого века: мыло слегка пахло каким-то лекарством, полотенца были огромными, белыми и очень пушистыми, а на полке стояла банка с наклейкой: «Вода лавровишни».
Вымывшись и одевшись, Флора застелила постель, повесила в шкаф свою одежду и осторожно вышла
