ь, пока не выдадут дневную норму письма. Эдакая сталинская шарашка, дом творчества советских писателей, доведенный до логического совершенства.
Современный русский капитализм показал свой звериный оскал. Молодые писатели добровольно включились в конкурс: кого будут школить и добиваться толку? И вот вы держите в руках сей продукт коллективных усилий. Авторы смотрят на мир вашими глазами и переживают ваши чувства: как жить и куда идти? Что за поворотом, который мы уже, похоже, миновали?..
0
Вначале сотворила Бомба небо и землю, которых не было до этого. Земля же была бездонна и пуста, и тьма над бездною, и дух Бомбы носился над развороченной землей.
И Бомба сказала: да погаснет свет. И не стало света. И увидела Бомба, что стала тьма, и она хороша, и отделила тьму и дала ей власть. И успокоилась, и ушла. И был вечер, и было утро – настал день первый.
И собрались люди, стеклись из городских муравейников, спустились со стен, поднялись из подземелий. Считали пропавших, застывших в темноте, застрявших в игольных ушках, пропавших без имени и находили убитых. У убитых были проломлены черепа, убитые были задушены, исколоты и зарезаны. И поняли люди, что не Бомба убила их, а те, кто в темноте видит хорошо и богатеет кровью. Так Бомба породила пресмыкающихся, опасных для людей, и хоть души их были живыми, но нельзя их было назвать человеками, потому что были они человеками только именем бумаги, но не рождением и не плотью.
И пришли затем люди из больниц, которые были врачами, и принимали роды, и держали дыхание над границей воды, и плакали они, и кричали, что многие утопли в эту ночь и больше никогда не сделают глотка воздуха и скоро умрут другие многие, чьи браслеты давали инъекции, чьи нити подвешены на электрические крюки и даже те, кому не нужно электричество, но редкие лекарства. И сказали они, что Управляющий Москвы велел отключать от солнечной энергии людей без прописки, и только по прописке подключать, потому что энергии мало, и будут умирать люди знатные и незнатные равным порядком, как в последний день. И один из врачей именем Василий вышел вперед и сказал, что он косноязычен и не речив, и хотел бы он, чтобы кто другой, а не он, говорил с людьми, и не может показать знамения, но всем им, москвичам и немосквичам, надо уходить из Москвы, потому что электричества не будет еще три года и три дня, и пресмыкающиеся размножатся, и никто не приедет к ним: на западной границе своя война, на восточной своя, и нет ни у кого ни денег, ни сострадания вывести их отсюда, только если они сами не пойдут по дороге, превозмогая зиму и вражду меж собою. И у кого есть велосипеды и сани, пусть берут велосипеды и сани, и уходят на них. И у кого есть дети и старые родственники, то пусть собираются вместе и ищут животных и экипажи, и собирают общие повозки, и берут к себе по одному врачу на общий караван, и по одному полицейскому, или военному, или любому, у кого есть оружие и кто поклянется, что не обидит безоружного и не отберет в пути пропитания.
Но служивые люди вышли из толпы и перебили Василия. И говорили они, что пусть люди делятся на бригады и начинают чистить снег на своих улицах. И пусть собираются в общих домах, и разводят костры, и посылают фейерверки в небо, и к ним придет Спасение, а о пропитании и холоде пусть не заботятся они, потому что о том позаботится служба городская и социальная.
И вышел к ним человек из Городской Службы, и был он плохо одет и побит, и сказал он, что был сегодня на Службе и не видел ни начальника своего, ни подчиненного своего, а видел только мародерство и клювы пресмыкающихся.
И пришли на площадь последние, кто носил форму и ходил строем, и были у них дубинки, и автоматы, и начальники, и вместо электричества было у каждого по солнечной батарее, и сказали они, что защитят людей от пресмыкающихся, и не надо бояться последних дней, а надо бояться гнева их и паники. И уходить из города надо, говорил их старший уполномоченный, но группами под командованием, и пусть расходятся люди и дожидаются, когда по их квартирам пройдут люди в форме и с солнцем и дадут им солнца и одежды.
И Василий, который выступал первым, плюнул в лицо уполномоченного, потому что тот уполномоченный приходил с людьми своими в больницу их и кричал, и бил медсестер, чтобы те отключали не прописанных в Москве, как было сказано, чтобы хватило солнца прописанным…
32
Шестаков поерзал на жестком стуле. Обстановка выбивала из колеи: вот где-где, а в копеечных хипстерских лофтах он с клиентами еще не встречался. Отставных вояк он привык видеть в хоромах, среди кожаных диванов и малахитовых пресс-папье. Или в ресторанах под уху, водку и живые ансамбли с такими жалостливыми песнями, что даже камни плачут. В крайнем случае – в саунах, где статус прямо прописан на лицах заказанных девочек. Но никак не в окружении беленых стен и старых окон с видом на промзону. И – что это там торчит из-за плеча начальства? Фотка голой бабы? По ходу, частная военная компания «Медведи» решила раз и навсегда переломать ему рабочие шаблоны.
