И действительно, протяжение в длину, ширину и глубину, образующее пространство, образует и тело. Разница между ними только в том, что телу мы приписываем определенную протяженность. Пространству же мы приписываем определенную протяженность столь общее и неопределенное, что оно сохраняется, если устранить из него тело» [Декарт 1989: 11].
В это же время встречается в системе научного знания и осмысление пространства с позиций эмпиризма (Дж. Локк): возвращение к старым идеям пустоты и отрицание пространства-протяженности.
В философии XVII-XVIII вв. складываются два типа пространства: абсолютное пространство И. Ньютона и относительное Г. Лейбница.
В концепции И. Ньютона пространство – первичная самодостаточная категория; оно понимается как бесконечная протяженность, вмещающая в себя всю материю, но не зависящая от нее, не определяемая материальными объектами. По существу, это пустота – но и вместилище одновременно. Этой концепции «пустого» пространства противостоит концепция «объектно-заполненного» пространства Г. Лейбница, который понимал пространство как нечто относительное, зависящее от находящихся в нем объектов, определяемое порядком существования вещей. В философии Лейбница части пространства, таким образом, определяются и различаются только с помощью имеющихся в нем вещей.
В целом, вопрос о специфике русской философии начала ХХ столетия сложен прежде всего потому, что в ней объединяются в одно целое весьма различные, порой противоположные друг другу идеи и концепции.
В 1909 году «Критику чистого разума» издали на русском языке в высокопрофессиональном переводе Н. Лосского, и идеи немецкого философа плотно соприкоснулись с культурой Серебряного века. Отметим, что наметился протест русских мыслителей начала века против классической философии, поскольку в ней возможности человеческого разума признавались ограниченными. В этой связи показательны слова О. Мандельштама, в творчестве которого принято выделять и символистский период: «Символисты были плохими домоседами, они любили путешествовать. Но им было плохо, не по себе в клети своего организма и в той мировой клети, которую с помощью своих категорий построил Кант» [цит. по: Панова 2000: 432]. Следовательно, пространство в этот период символистского искусства предполагает надчеловеческое, надмировое зрение.
Отметим, что в целом для поэтики символизма, теоретиками которой явились Вл. Соловьев, Вяч. Иванов, Д.С. Мережковский, К. Бальмонт, А. Белый, Н.А. Бердяев, В.В. Розанов и др., были характерны идеи Софии, синтеза всех начал, то есть «всеединства в жизни, в знании и творчестве». Так, например, К. Жаков, основоположник лимитизма, «философии предела», отмечает: «Но возможно ли единство всех категории мира (пространства, времени, материи – энергии, психики – воли, оценки логической, этической моральной)? <…> общее, из которого следуют, как караваны из одного пункта, в разные стороны категорий мира, все более интегрируя тенденции и соглашая в высшем гармоническом синтезе, разные итоги
