разглядеть в нём каждую самую мелкую деталь. Например, двух влюблённых подростков, целующихся в подъезде, с камерой, зажатой в сплетённых руках. Или одинокого тонкого и нескладного мальчишку, уныло топающего из сквера в тёмные кварталы городской бедноты. Или двух хмурых и угрюмых, таких разных по статусу, но едущих в одной машине человек, напряжённо раздумывавших над несовершенством бытия. Или бредущего по аллее больницы в главный корпус мрачного патологоанатома и наблюдавшего за ним из палаты, где лежала в коме девушка, главврача, к кому на встречу и направлялся прозектор. И услышать крик из соседнего корпуса, где только что родился на этот свет новый ребёнок. Жизнь вертела своё колесо Сансары, и смерть шла рука об руку с новой жизнью. Так было всегда, так есть и так будет.
Но это уже совсем другая история, которая к нашей не относится.
6
Роман Андреевич сидел в кабинете главврача и вёл с ним непринуждённую беседу. Вернее, пока главврач просто жаловался ему на свои невзгоды, а прозектор помалкивал. Близилась полночь, но главврач не спешил домой. Он доливал себе из квадратного штофа бурого «вискаря» и, отпив, заедал порцию конфетой, из подаренной каким-то благодарным выздоровевшим коробки.
– Представляешь, – с сопением жевал он, – этот «следак» насел на меня по телефону и талдычит своё! Надо срочно перевозить эту Перезрелову в Великобельск, а то и сразу в столицу! Иначе ей тут какой-то отморозок голову свернёт, потому что думает, что это она убила его сына!
– А ты что? – лениво отвалившись в удобном кресле посетителя, вопрошал патологоанатом, чуть раскачиваясь, будто утрамбовывая себя в нём поудобнее.
– А я говорю, что она сейчас не то что без сознания, не то что в коме, а вообще на грани жизни и смерти. Наш хирург её еле вытащил. Она поломана вся. Органы сшиты наживую, как у плюшевой игрушки. Кости все, как у Железного Дровосека – на скобах и шурупах. Её не то, что перевозить, её на кровати-то сейчас особо ворочать нельзя. К ней все аппараты подключены, что только в больнице есть. А он мне – её спасать надо! Я говорю, выставляй тогда оцепление! А он мне – вы же не хотите, чтобы у вас в больнице ещё и убийство случилось? Да мне плевать, это уже его головная боль!
– А что её родственники?
– Да что родственники? Пока не объявлялись. Папаша её давно помер, мать недавно тоже, а остальные растворились на просторах матушки России. Она одна была в семье. А друзья её с Москвы, так вообще, как тараканы по щелям поныкались. Звонили, уточняли, соболезновали, а предложений или действий каких – нет. Кому интересно с овощем возиться? Так, прилипалы, да прихлебалы одни. Пока она их вокруг себя держала, да лучами славы и денежек грела, они вились вокруг, а когда дело так обернулось, никого не сыщешь. Так что пока никого не появлялось с вопросом о её судьбе. Даже из фонда её и агентства.
