(хотя хочет этого больше всего на свете). Ведь проснувшись, она выпадет из этой «аналитической ситуации», превратится в чужого и постореннего человека, с которым эти интимности станут недопустимыми.
Вот такая вечная зацикленность на печали, обоюдно связанной с тем, что объект желания недоступен в силу того, что он находится в иной реальности, в реальности сновидения, в реальности фантазии и игры.
Разговор о сказке позволяет нам плавно перейти к следующей теме и поискать привязки «психоаналитичности» (и фрейдовской, и каждого из нас) к инфантильным травмам и фиксациям.
Но прежде чем сделать это, давайте зафиксируем наши нынешние достижения. Что мы уже имеем? Мы имеем кровать («Кушетку») как базовый символический атрибут профессионального ритуала и набор игровых сценариев, вокруг нее воспроизводимых. В основе этих ритуальных действий, в совокупности формирующих психоаналитический сеттинг (т.е. общие правила профессиональной игры), лежит трансляция вовне, на фигуру пациента, потока Танатоса, т.е. аутоагрессии самого психоаналитика. И все это покрывается, как своего рода базовой метафорой происходящего, знаменитым «мифом об Эдипе», отыгрываемом, как и положено, в жанре античной трагедии, т.е. искусственно организуемого предсмертного страдания его героев.
Фиксируемся в этом понимании и идем дальше.
3. Базовая инфантильная фиксация психоанализа
Теперь, зафиксировав смысловой и эмоциональных заряд, заложенный в символической атрибутике и ритуалистике психоанализа, а также – окунувшись в атмосферу базового психоаналитического мифа, мы можем приступить к главной задаче: психоанализу психоанализа как стандартной процедуре.
И, соответственно, попытаться ответить на вопрос – к какому периоду нашего инфантильного опыта, к какой точке интервала психосексуального развития, подключен психоанализ, понимаемый и как личностная установка, и как профессиональная деятельность?
Психоанализ, как и любая иная устойчивая форма регрессивного состояния, отыгрываемая в опять же устойчиво воспроизводимых (навязчивых) ритуалах, должен иметь свою «инфантильную прописку». Т.е. должен быть привязан к определенной травматической фиксации, к ее желаниям, фобиям, травмам и сценарным защитам.
Травматическая фиксация, напоминаю, завершает конкретный маршрут инфантильного развития (индивидуации), обозначает своего рода финишную черту, дальше которой мы так и не продвинулись, довольствуясь достигнутым и выстраивая из этого достигнутого свое личностное своеобразие.
Развитие как таковое предполагает наличие жестких стимулов, поскольку, как сейчас модно говорить, представляет собой «покидание зоны комфорта», выход за пределы телесно и психически освоенных переживаний в зону травмы, т.е. в зону чего-то нового, небывалого, не имеющего сценарных аналогов и потому
