потянула к себе сумочку, не без труда выловила сигареты и зажигалку.
– Так, значит, да? – просиял Костя.
Ах, да, он приглашал на обед. Забавно получилось.
– Нет, дорогой. – Когда я говорю «дорогой», это ничего не значит. Вернее, это значит, что я отношусь к человеку по-дружески, с открытой душой, как хороший торговец на восточном базаре. Полагаю, к коллегам можно относиться по-дружески. Хотя, если честно, за свой солидный трудовой стаж не раз убеждалась, что нет, не стоит. – Я не собираюсь обедать, если ты это имеешь в виду.
– Мы можем просто кофе выпить, – настаивал Костя.
Я встала, стараясь оказаться от него на приличном расстоянии, одновременно моделируя на лице выражение неприступной доброжелательности с оттенком материнской снисходительности:
– Иди, Костя, иди. Я чуть позже навещу нашу забегаловку. Иди, – я чуть подтолкнула его, и он понял, что аудиенция окончена. Очень ценю в людях – мужчинах – подобную смекалку. Не часто встречается, между прочим.
Не буду пока выяснять с ним происхождение утреннего послания на мобильный. Не к месту это, как мне кажется.
Весь день я ощущала себя мученицей. Не в своей тарелке. Как уж на сковородке. Ждала подвоха, вызова, дурацких указаний – как минимум. По жизни такое не было для меня нормой, и вообще, скорее всего, никогда ничего такого не происходило. Но говорю же, это была какая-то сдвинутая реальность. Что-то действительно напрягало, и мне было не по себе, и это еще мягко сказано. Однако оказалось, что я зря психовала. Терехов за весь день никак больше не напомнил о себе. Может быть, и в дальнейшем не собирался?
Тем не менее, я незаметно убрала со своего стола фотографию Богдана с собаками и спрятала в сумку.
Едва дождавшись, когда стрелки часов над дверью сойдутся на семи, рванула с места, как фаворит на скачках. Обычно я задерживаюсь, как бы компенсируя опоздания, но теперь это было ни к чему. Ведь все решено. И свежий ветер прерий уже дул мне в лицо.
Дома меня неизменно встречает всеобщее ликование. Основатель этой доброй традиции – Кларенс, любящий меня с трехнедельного возраста бескорыстно-безмерной собачьей любовью, страдающий в голос, когда я ухожу и безумствующий от счастья, когда возвращаюсь, пусть я только на минуту отлучалась – мусор выносила. Позднее к празднику в прихожей со всей своей нежной и деликатной душой присоединилась прелестная Флоренс. Богдан не оставался в стороне, по-моему, из-за искренней ревности. А папа наблюдал всю эту возню, потому что иначе он бы выпадал из нашего крепкого круга, что представлялось ему недопустимым. В общем, от порога и до вешалки мой путь занимал приличное время, требовал серьезных усилий, маневренности и, желательно, равномерной раздачи мелких презентов.
Эти два человека и две собаки составляют мой мир. Любовь, забота, гордость, вдохновение для меня – эти четверо. И последний придурок тот, кто не понимает, что этого не мало, это – целая вселенная, более того – мое тело. Хотя есть, конечно, и друзья, и приятели, но это уже сопредельный мир. Соседи.
