в руки палки, камни, колотить по головам и туловищам... Сколько бессмысленных, глупых усилий, какие затраты энергии, а все ради чего? Если бы нам было что отнимать друг у друга...
– А чем же вы в таком случае занимаетесь?
Хотя на лице Эра не шевельнулся ни один мускул, но на нем появилось какое-то иное – неуловимое – выражение.
– Мы мыслим, созерцаем и мечтаем. Причем мечтаем совсем иначе, чем вы, земляне. Все ваши мечты так или иначе привязаны к утилиту – домам, предметам, чувственным наслаждениям, и вы не можете вырваться из этого круга. Мы же создаем внутри своего сознания целые страны и континенты, населяем их народами, которые перемещаются, действуют, сражаются, влюбляются, совершают тысячи подвигов и безумств. Но даже в мечтах... нам... не... удается... избежать жизненной... пра... а-а-ф! (Здесь Эр, не выдержав, зевнул.)
– Какой правды? – спросил я, чувствуя, как речь собеседника замедляется в моем сознании: ленивцем, вероятно, овладевала дрема.
– А-а?! Простите, – очнулся инопланетянин. – А правда в том, что эти народы жиреют, привязываются к комфорту, становятся сухими, эгоистичными, стареющими, а под конец погибают, и нам приходится представлять новые. Причем каждый из нас воображает свои миры – у кого-то это может быть мир гуманоидов, а у кого-то – мир летучих камней или космических систем. Например, я могу совершенно четко представить, как две галактики ссорятся из-за того, что одна случайно обчихала другую метеоритами, а та сгоряча запустила в нее черной дырой или радиотуманностью... Землянам этого не постичь.
– Ну, положим, я тоже могу себе это представить! – сказал я с обидой за свой народ.
– Разумеется, можешь, тем более что примеры я беру из твоего сознания, как наиболее тебе доступные, – снисходительно согласился Эр. – Другое дело, если бы я взял тебя в область своего сознания, – тогда ты утонул бы в нем, но так ничего и не понял. Поверь мне на слово: землянам никогда не постигнуть, в какие дали Вселенной мы забредаем мысленно. Каждый из нас несет в себе мир намного более сложный и прекрасный, чем тот, что мы видим вокруг. Иногда, поверишь ли, лежишь утром на песке и глаза лень открыть, потому что, во-первых, знаешь все, что увидишь, а во-вторых, потому что реальность куда скучнее, чем мечты. Если я в конце концов и открываю глаза, то только мучимый голодом, чтобы посмотреть, не упал ли с пальмы очередной банан, и если упал, то не слишком ли далеко и можно ли дотянуться до него, не вставая. Порой мы мечтаем о тех временах, когда сконструируем машину, которая будет сама выращивать бананы и ронять их прямо нам в рот. По правде сказать, придумать такую машину не составляет труда, но среди нашего народа нет никого, кто был бы в состоянии собрать ее по чертежу. Любой из нас умрет от изнеможения, прежде чем накрутит гайку на болт. И это при том, что у нас нет ни болтов, ни гаек.
Я хмыкнул. Громадный ленивец, который, свесив голову на грудь, сидел в клетке и во время разговора лишь изредка покачивал правой ступней, внушал мне больше жалости, чем уважения, хотя я и признавал его интеллектуальное
