коньяка в виде успокоительного для души и нервов потревоженных нельзя. Как говорится: работа у нас такая.
«Однако не жарко», – поежился Егор.
Он привык спать голым и, проснувшись среди ночи так, голышом, и пришлепал в кухню. Вернувшись в спальную, Егор надел халат, тапочки, стараясь не смотреть на постель, как будто оттуда мог выскочить ночной кошмар и снова затянуть его своими щупальцами. Вернувшись в кухню, сделал большой глоток чая и закурил.
Но темное щупальце странного, растревожившего сновидения с Викой Шалой в главной роли добралась до него, и Егор ярко, как кино, вспомнил свой сон.
В самолете он проспал почти весь длительный, изматывающий перелет и видел во сне ее. Это был полусон-полудрема, в котором раз за разом повторялись сцены их любви, вызывая в нем такие чувства, что пришлось положить пиджак на ноги, дабы не шокировать окружающих.
Первую неделю в тропической, жаркой, малярийной Африке она снилась ему каждую ночь, а потом ему стало не до этого. Они работали как каторжные, на износ, сменяя друг друга всего на несколько часов, чтобы он засыпал глубоким, похожим на обморок сном, порой не добравшись до постели по причине отсутствия каких-либо сил.
Когда выдалась небольшая передышка и он на несколько дней вернулся на основную базу за медикаментами, с удивлением обнаружил, что от нее не пришло никаких писем или известий. Ничего не поняв, Егор перепугался: вдруг с ней что-то случилось? Почти целый день он звонил со штабного телефона, единственного средства связи с каким-либо цивилизованным миром, и смог выяснить, что, оказалось, зря пугался – с ней все в порядке: она жива, здорова, и у нее все хорошо.
Егор запретил себе об этом думать и раньше времени ринулся назад, в их полевой госпиталь, лечить и спасать жизни воюющих непонятно за что африканцев.
Еще один раз она приснилась ему месяца через два после его возвращения в Москву. Тогда, проснувшись среди ночи, он запретил себе раз и навсегда думать и вспоминать ее.
И вот сейчас.
Поняв, что уже не заснет, он решил, что лучше всего будет заняться упражнениями, прибавив лишний час. Вот это уж точно вычистит из его сознания все воспоминания и отголоски сна.
Егору было одиннадцать лет. Его подстерегли мальчишки из соседнего двора, когда он шел в музыкальную школу со скрипочкой в руке. Они затащили его в переулок, отдубасили по полной программе и сломали скрипку. Он отбивался, как мог, не сдаваясь, и кричал, и плакал, размазывая по щекам слезы вперемешку с кровью, текущей из разбитого носа, но их было четверо, и они были старше.
Побитый, в испачканной и порванной одежде, с поломанной скрипкой в одной руке и футляром от нее в другой, шаркая ногами и низко опустив голову, чтобы никто не видел, как из глаз капают злые, бессильные слезы, Егор вернулся домой.
Дома находилась только бабушка.
Бабушка у него была уникальная! Татьяна Григорьевна всю жизнь проработала хирургом. Статная, высокая, крупная, элегантная, постоянно курила папиросы, могла, не морщась, замахнуть спирту,
