У письменного стола, освещенного небольшой лампой, ждал ее отец, с улыбкой отрывавший от бумаг бледное свое лицо при звуке шагов дочери. Он перекладывал перо, неутомимо скользившее весь день по бумаге, в левую руку, а правой привлекал к себе дочь и целовал ее в лоб. Мать, сидевшая возле него с рабочей корзинкой в ногах, приветствовала Елизавету нежной улыбкой и указывала на домашние туфли дочери, заботливо принесенные ею в теплую комнату. В горячей печной трубе пеклись яблоки, а в уютном уголке возле печки на деревянном столе шипел чайник. Синее пламя спиртовки освещало целый полк оловянных солдатиков, расставленных шестилетним Эрнстом, единственным братом Елизаветы.
Девушка должна была взобраться на четвертый этаж, чтобы попасть в узкий темный коридор, ведущий к квартире родителей. Здесь она, сняв шляпу, достала из-под пальто новую детскую шапку, надела ее и в таком виде вошла в комнату, где маленький Эрнст с криком радости бросился ей навстречу.
Сегодня темный уголок у печки был ярко освещен, а письменный стол оставался в темноте. Отец сидел на диване, обняв жену. На их лицах было какое-то необычное выражение, глаза матери были заплаканы, но Елизавета сразу поняла, что это слезы радости. Она с изумлением остановилась в дверях: удивленное лицо и съехавшая набок шапка, вероятно, придавали ей очень комичный вид, так как родители от души расхохотались. Елизавета присоединилась к ним и надела шапку на темные локоны маленького брата.
– На, голубчик, – сказала она, нежно взяв в свои руки личико мальчика и целуя его, – это тебе. Мамочке я тоже кое-что принесла, – с радостной улыбкой продолжала Елизавета, вложив в руку матери четыре новеньких талера. – Сегодня я получила свое первое жалованье в гимназии.
– Ну что ты! – воскликнула мать, привлекая дочь к себе. – Прошлогодняя шапка Эрнста еще вполне приличная, а вот тебе нужны теплые перчатки.
– Мне, мама? Пощупай мои руки, я только что с улицы, а они такие теплые, как будто грелись у печки. Нет, это было бы излишней роскошью. Наш мальчик так вырос с прошлого года, а его шапка осталась того же размера, и потому эта трата в данный момент была самой необходимой.
– Ах ты, милая, хорошая Эльза! – воскликнул восхищенный мальчуган. – Такой чудной шапочки нет даже у маленького барона с первого этажа. Я ее надену, когда пойду на охоту, правда, папа?
– На охоту? – рассмеялась Елизавета. – Уж не собираешься ли ты стрелять по несчастным воробьям в парке?
– Не угадала, Эльза! – возликовал мальчик и серьезно добавил: – В парке мне этого не позволили бы. Нет, в лесу, в настоящем лесу, где оленей и зайцев не перечесть, так что когда захочешь застрелить одного из них, даже целиться не надо.
– Я очень хочу знать, как отнесся бы дядя к такому отношению к благородным животным, – с улыбкой проговорил отец и, взяв со стола письмо, подал его Эльзе со словами: – Прочти, милое дитя. Это от «лесного дяди», как ты его называешь,
