заслуживают внимания воспоминания Анатолия Жигулина, талантливого писателя, отбывавшего наказание в Тайшетлаге (Иркутская область и на Колыме, где он провёл три каторжных года. Здесь он стал свидетелем завершения «Сучьей войны)».
Но все эти рассказы базирутся на испытанном на собственной шкуре опыте или со слуха, но никак не на документах.
В свете оубликованных мемуаров людей прошедших ГУЛАГ никак не просматривается образ мятежного «политика». Странная ситуация, в которой люди обвиняемые в подготовке убийств первых лиц советского государства и подготовке к свержению власти, в местах лишения свободы в основном вели аморфный образ жизни. Большинство из них не только не помышляли о свержении советской власти, но даже не сопротивлялись произволу лагерного начальства.
Основные роли в событиях 1947–1953 гг. названных в последствии «сучьими войнами» играли блатари (как «законники», так и «суки»), оуновцы, кавказцы (среди них особо выделялись «чечены»), прибалты и, наконец, власовцы. Именно их беспощадная борьба – в первую очередь друг с другом, но также и с низами лагерной администрации, включая «придурков», – заполнила собой страницы тома. Не свобода, а контроль над зоной, улучшение собственных бытовых условий в лагерном аду – за счет кого угодно и чего угодно – и были тем главным призом, за который так ожесточенно они рубились и дрались. Историография до сих пор по этому поводу почти полностью отмалчивалась.
С середины 1930 годов пенитенциарные исследования в СССР становятся закрытой темой. Теоретические предложения выдвигают не учёные и практики, а политики. Пожалуй впервые в обобщёном виде имеющие отношение к исследуемой проблеме документы были собраны в изданиях: А. А. Герцензон и др, «История советского уголовного права» (М., 1947) «Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР 1917–1952 гг»(М., 1953) и сборник нормативных документов по советскому исправительно-трудовому праву» (М.,1959). До этого, да и в значительной степени после этого, в общедоступном информационном поле отмечается почти полное затишье.
В 1960–1980-е годы исследование организации и деятельности тюремно-лагерной системыСССР неспециализированными органами не поощрялось. На подавляющей части соответствующих документов стоял гриф «Секретно» либо «Для служебного пользования». Поэтому разработкой проблемы в основном занималось небольшой число ведомственных научных работников МВД.[3]
Но вместе с тем, отсутствие в широком доступе гулаговских документов о тех событиях нельзя никак считать подтверждением того, что все рассказы о «сучьей войне» являтся легендами ГУЛАГа.
Вместе с тем, не стоит забывать о том, что тенденция сохранять в тайне от высшего начальства любое ЧП была обычной для бурократии того времни и в особенности для системы ГУЛАГ особенно. В распоряжении МВД СССР № 313 «О порядке представления донесений об уголовно- бандитских проявлениях в лагерях и колониях МВД СССР» от 2 февраля 1952 года прямо говорилось «За последнее время отмечены случаи, когда некоторые
Реент Ю. А. Жигалев А.В. Монография «Исправительно-трудовая система Советской России в довоенный период (1921–1040 гг)».
