Без имен. Он бы понял.
Но он и так все понял. Не про Лилию, ее предков и путевку, а про то, что я все равно не отступлюсь. Вдруг прямо посреди ругани замолчал, задумался, уставился на меня в упор, а взгляд такой, будто не видит. Потом начальственно покашлял и сказал:
– Н-ну, ладно. Я ухожу на неделю в начале июня и на неделю – в конце. Середину можешь забирать себе. Устраивает?
Я подумал, что за две недели смогу и познакомиться с предками Лилии, и даже подружиться, да и вообще больше двух недель на юге выдержать невозможно. А то, что на неделю опоздаю к началу срока и уеду за неделю до окончания, – это даже неплохо. Производственная необходимость. Без меня не справляются. Должно произвести благоприятное впечатление.
– Ну? – нетерпеливо сказал Марк и опять начал раздражаться. – Я спрашиваю: такой график тебя устраивает?
Я сделал задумчивое и озабоченное лицо, помолчал для солидности, потом хотел сказать: «Да, пожалуй, устраивает».
Но тут дверь чуточку приоткрылась, и тихий голос спросил:
– Можно войти? Я вам не помешаю?
Марк оглянулся на дверь. Не знаю, что он мог рассмотреть в такую узкую щель. Наверное, что-то смог. Потому что вскочил, с грохотом оттолкнув кресло, вылетел из-за стола и понесся к двери с протянутыми руками. Еще и кричал что-то дикое. Я никогда не слышал, чтобы он кричал что-нибудь подобное. Он кричал:
– А-а-а! Спасительница ты моя! Помогительница ты моя! Где тебя черти носят?! Приехала все-таки! Не подвела старика! Завтра в командировку поедешь! В Сочи! Ты у главного была? Главный уже два раза спрашивал! Ну, приди же скорей в мои объятия! Я твоя радость, ты моя печаль!
Вел себя как сумасшедший. Тогда я еще не был сумасшедшим. Тогда я думал, что знаю, как ведут себя сумасшедшие. Сейчас я понимаю, что Марк был абсолютно нормальным. Просто он не боялся кричать всякую дичь и бежать к двери, как сумасшедший. Боится или не боится – вот и все различие между сумасшедшим и нормальным.
Дверь еще немножко приоткрылась, и в щель вошла какая-то девчонка. Не проскользнула, не просочилась, не протиснулась, а именно вошла, хоть щель была совсем узкая. Я помню, что заметил сначала, какая узкая щель, а она вот так спокойно вошла, даже не боком, а нормально, как будто не в щель, а в распахнутую дверь. Я сначала смотрел на эту щель и удивлялся, а потом уже посмотрел на нее. Даже не знаю, что я тогда про нее подумал. Наверное, тогда я подумал не про нее, а про Марка. Он же только что орал: «Иди в мои объятия». Вот я и подумал, что он сразу кинется ее обнимать. А он не кинулся, ничего подобного. Несся к двери, как носорог, орал про объятия, и вдруг – ничего подобного. Затормозил с разбегу перед ней, стал что-то умильно лопотать, руками размахивать, перешел на английский. Я тогда подумал, что это он от нервов. Она ему что-то ответила, тоже на английском. Тогда я подумал, что она иностранка, наверное, кто-нибудь из заграничного круга Марка. Марк засмеялся и сказал
