style="font-size:15px;"> – Собаку я ищу, – сердито сказала им Таня. – Не видали? Помесь сеттера и болонки. – Да как заорет: – Ади, грязная свинья, где ты?! Адольф, зараза, чтоб ты сдох!
Последнюю фразу она прокричала с особенным удовольствием. Наверно, под землей, у герра генерал-лейтенанта было слышно.
Ей велели заткнуться и не шуметь, даже пропуск не спросили. Во-первых, это были не патрульные, а часовые. Во-вторых, что с нее такой возьмешь – черный крестик на груди, красный крест на рукаве?
На приказ катиться отсюда подобру-поздорову Таня маленько поогрызалась, но уйти ушла.
Уловка отлично сработала. Теперь ясно, где с этой стороны дозор. Можно спрятаться вон там, за углом, и они ни черта не увидят.
Пристроилась она буквально в ста метрах от ограды. Как было задумано, просунула фонарик в рупор, чтобы свет было видно только с неба. И как только приблизился шум моторов, стала мигать: раз-два-три, раз-два-три. Сюда лупите! Тут никакой не парк, тут самый главный штаб!
Сверху этот электрический тик должно быть отлично видно. И опять нисколечко Таня не боялась, что русская бомба свалится прямо на голову. Даже если угрохают вместе с фашистским штабом, не жалко.
Какой же восторг, какое счастье после стольких лет бессилия сделать хоть что-то полезное, навредить гадам!
Пушкин спрашивает:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Может быть, как раз для этого. Чтоб вредить гадам.
Всех жалко
В Оппельне выгрузились. Рэм стоял со своими, разглядывал вокзал.
Хотя город в конце января был взят с боя, здание уцелело. Пузатое, гробообразное, с пирамидальной крышей и краснокирпичными башенками, оно казалось Рэму олицетворением Германии. Такою он ее себе и представлял. Чужой, массивной, мрачной.
На перрон спрыгнул Уткин. Закинул на плечо вещмешок, пристроил поудобнее свои шины.
– Вы чего тут кучкуетесь?
Рэм объяснил: Петька Кличук, у кого список направленных на Второй Украинский, пошел к начальнику станции выяснять, куда им теперь.
– А, ну давай пять. – Жорка сунул руку. – Счастливо тебе, Ким, повоевать.
– Я Рэм.
– Извиняй, перепутал. Короче, как у нас говорят: чтоб тебе бабы давали и кряк не оторвали. Фрица дожмем и домой. Ты откуда сам-то? – рассеянно спросил старлей уже на ходу.
– Из Москвы.
Остановился, обернулся.
– Иди ты! – И заинтересованно: – А откуда? Я тоже московский.
– Из Хамовников. С Пуговишникова переулка.
Жорка присвистнул.
– Кря твою мать! Соседи! Я с Усачевки! Электросветские бараки знаешь?
– Серьезно? – обрадовался и Рэм. – Конечно знаю! Это от нас доплюнуть.
В бараках завода «Электросвет», по ту сторону Мандельштамовского парка, жили так называемые «заводские»,
