к себе и ждите, пока вас не позовут. Всем девушкам теперь позволено выходить из комнат только по делу.
Девушкам, у которых есть эти дела. Таким, как Нуо, дарящая гостям хозяина наркотическое забвение струнами своей цитры, или Инь Ю, по щелчку пальцев поджигающая трубки и разливающая по бокалам сливовое вино. У меня же нет дел, ради которых необходимо выходить из комнаты.
– Как долго? – спрашиваю я.
– Столько, сколько потребуется. – Голос Мамы-сан хлещет, словно плеть, отсекая все возможные вопросы. – У него хорошая память.
Я никак не могу выкинуть из головы лицо хозяина. Каменно-холодное и непреклонное. Лишённое злобы. Лицо человека, в душе которого давно умер любой намёк на прощение и милосердие.
Мама-сан права. Мы здесь очень-очень надолго.
Слова Синь ещё несколько часов крутятся у меня в голове. Вновь и вновь: конец, конец, конец. Их холод пронизывает до костей, понижает температуру в спальне. Так хочется спать, но каждый раз, закрывая глаза, я вижу кровь и иглы. Они вытесняют всё остальное.
Я всё ещё дрожу, когда приходит посол Осаму.
Меня можно назвать счастливицей. Многим девушкам, например, Инь Ю, приходится ублажать трёх-четырёх мужчин за ночь. Посол – мой единственный клиент. Он щедро платит нашему хозяину за услугу: хранить меня только для него одного. Не знаю, почему из всех девочек он выбрал именно меня. Просто в один прекрасный день посол перестал смотреть на других девушек и оградил меня от взглядов других мужчин.
Я только его – драгоценная и загнанная в угол.
Посол не так ужасен, как те мужчины, что прежде делили со мной постель. Он не бьёт меня. Не кричит. Не смотрит с таким выражением, словно я жвачка, прилипшая к подошве его ботинок. Вместо этого он уверяет, что я прекрасна. И каждый раз, приходя, дарит цветы. Яркие, благоухающие частички счастья.
Сегодня они, как младенец, уютно устроились в его руке, фиолетовые лепестки выделяются на угольно-чёрном рукаве его отглаженного костюма. Никто из нас не произносит ни слова, пока он выдёргивает из вазы букет завядших роз. Лепестки их облетают, падая на стол иссохшими клочками пергамента. Одним широким взмахом посол смахивает старый букет на пол.
Он снимает смокинг, прежде подойти к кровати, где, вся дрожа, сижу я.
– Извиняюсь, что меня не было так долго. – Когда посол садится, кровать сотрясается. Матрас прогибается под его весом, и я скатываюсь ближе. Жар его тела нагревает воздух между нами, напоминая, как сильно я замёрзла. – Я был в разъездах.
Пытаюсь улыбнуться, но губы сковала невероятная тяжесть. Из головы не выходят дикие крики и бессвязное бормотание. Звуки, срывавшиеся с губ Синь.
– Что случилось, Мэй Йи? – В устах посла моё имя кажется чужим. Мне понадобилось несколько недель, чтобы начать понимать его странный, рубленый акцент.
Тёмные глаза впиваются в меня. Беспокойство на его лице искреннее, оно виднеется
