возможных упреков.
Но к тому, что сообщил ей Гудвин, Марта подготовиться все же не сумела. Даже буйной фантазии Домино не хватило, чтобы представить реальное положение дел.
Он позвонил около десяти вечера.
– Домино, ты чё, в натуре, замутила, сука! Твоя бикса Борин ствол сперла, нас чуть не положила!! Ты чё, в натуре, лажу гонишь! Боря чуть не обосрался! Это твоя…
– Стой! – перебила Марта. – Какой ствол?!
– Зарегистрированный, б…! Ты кого разводишь, сука!!!
– Подожди! – заорала Домино. – Заткнись! Сам придурок! Ты кого в машину посадил?!
– Твою… – начал Вова.
– Ты деревенскую девку снял!! Я тебе что, дураку, сказала?! Девка в красном сарафане на выезде из деревни!
– А я? – уже спокойней пробасил Гудвин.
– А ты?!?! Ты взял девчонку в красном платье, на въезде! В платье, Вова, понимаешь, в платье! А надо было в сарафане, это такая фигня на лямках!
– Б… – Гудвин выругался длинно и матерно.
– Про въезд и выезд я вообще молчу. – И выдохнула: – Где вы сейчас? Где Боря?
– Стою на улице Красина у рыгаловки. Боря в сральник пошел… еле донес…
– Так. Слушай сюда. Сажай Борю на такси, сам езжай в Кашин к Ляльке. Она тебя ждет…
– Зачем?
– Слушай! Днем, на своей машине, я довозила Лялю от работы до дому, потом на автовокзал. Сама я из машины не выходила, ждала у подъезда. Очевидцы подтвердят – Ляля уехала на белой «девятке» в четыре часа дня. С тобой. Моего лица никто не видел. Понял? Сейчас Лялька звонит родне, говорит, что приехала с другом. Так что меняем план – тебя в городе не было с четырех часов дня. Ты уехал в Кашин вместе с подругой. Ясно!
– Понял, – буркнул Гудвин. – А Борю куда?
– Ко мне. И все. Остальное – моя забота.
– Я это… Домино, в натуре, не знал. Девка брыкаться начала, я ей под дыхало… как ты велела. Она поскулила и замолкла. Я ж… думал, вы так договорились. Для натуральности… притворяется она…
– Все, Гудвин. Потом говорить будем.
Когда Борис Аркадьевич ввалился в квартиру Домино, он был уже в полуобморочном состоянии. Рухнув на колени в прихожей, обхватил голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, завыл нудно и громко:
– Прости-и-и! Марта, прости-и-и!
Домино наклонилась к любовнику и влепила пощечину в пухлую щеку. Голова Бориса дернулась, он зарыдал, ловя воздух разинутым ртом:
– А-а-а, Марта, а-а-а!
Марта врезала еще раз, и голос мужчины затих до слабого скулежа:
– Марточка, я сам не знаю… я ничего не помню, я ничего не соображал. – Слезы, перемешиваясь со слюной, текли по подбородку, Гольдман их не утирал, мотал щеками, как перетрусивший бульдог, и выл.
Брезгливо морщась, Домино сходила на кухню за стаканом воды.
– Пей, – приказала она.
Обливаясь и захлебываясь, Борис выпил
