своротил, – щелкнул кушаком Филипп. – Как дерболызнул ему, так ан навзничь упал.
– Он убил-то?..
– Он…
На розвальни положили пестуна и обоих волков. Филипп вынул из головней рогожу и, накрыв, затянул веревкой.
– Н-но, – крикнул Кузьмич, и лошади, дернув сани, засемно поплелись шагом.
Умытое снегом утро засмеялось окровавленным солнцем в окно.
Кузьмич шагал за возом и сопел в трубку.
– Не надуешь проклятого.
– Хитрой мужик, – подхватили скупщики и задергали башлыками.
* * *
– Дели, – выбросил Филипп на стол деньги.
– Сам дели.
– Ну, не ломайся.
Ваньчок встал, свесил разутые ноги и попросил квасу.
– Кто это? – мотнул он на согнувшегося над кучей денег Карева.
– Всю память заспал, – ухмыльнулся Филипп.
– Нет, самдели?
– Забыл, каналья?
– Эй, дядя, – поднялся Карев, – аль и впрямь запамятовал, как мы тебя верхом на медведе везли?
– Смеетесь, – поднес к губам корец.
– А нам и смеяться нечего, коли снегом тебя оттирали.
К столу подошла Лимпиада. Ваньчок нахлобучил одеяло и, скорчившись, ухватился за голову.
– Тебе полтораста, а мне сто, – встал Карев и протянул руку.
– Как же так?
– Так… я один… А ты с сестрой, вишь.
Ваньчок завистливо посмотрел на деньги.
– Ай и скупщики были?..
– Были.
– Вон оно что…
Карев схватил шапку, взмахнул ружье и вышел.
– Погоди, – останавливал Филипп, – выспишься.
– Нет, поторапливаться надо.
В щеки брызнуло солнце и пахнуло тем весенним ветром, который высасывает сугробы.
На крыльцо выбегла Лимпиада.
– Заходи, – крикнула она, махая платком.
– Ладно.
Шел примятой стежкой и норовил напрямик.
На кособокой сосне дятел чистил красноватое, как раненое, крыло. На засохшую ракиту вспорхнул снегирь и звонко рассыпался свистом. С дальних полян курилась молочная морока и, как рукав, обвивала одинокие разбросанные липы.
– Садись, касатик, подвезу! – крикнула поравнявшаяся на порожняке баба.
– И то думаю.
– Знамо, лучше… ишь как щеки-то разгорелись.
Хлестнула кнутом, и лошадь помчала взнамет, разрывая накат и поморозь.
– Что ж пустой-то?
– Продал.
– Ишь, Бог послал. У меня намедни сын тоже какого ухлопал матерого, четвертную, не стуча по рукам, давали.
– Да, охота хорошая.
За косогором показалась деревня.
– Раменки, – крикнула баба и опять хлестнула трусившую лошадь.
Около
