сережки с красными камушками, брошку с камеей, лежавшие в палехской шкатулке, – он припрятал в шкаф. Хотел было собрать и куда-нибудь устранить фарфоровые фигурки, которые в изобилии украшали все горизонтальные плоскости теткиной квартиры – всех этих сытых мопсов, увесистых балерин, пионерок, узбечек, унылый выводок слоников с отбитыми хоботами, – но вспомнил коровьи очи Галочки, ее сдобные плечики и передумал, оттащил все безделушки в комнатку, предназначенную квартирантке. Квартира была удобная – самое то, чтобы жить двоим и даже не встречаться, так называемая «чешка». В середине кухня, направо большая комната, налево – поменьше. Меньшую он и отвел Галюне, и обустроил как мог, даже вытащил из запасов Дарьи Ивановны пожелтевший тюль и развесил, по своему усмотрению, на карнизе. Оказалось, угодил.
– Ой, как красиво, – вздохнула Галя, встав на пороге отведенной ей комнатки. – Это вы для меня так все устроили? Вот спасибо. А я вот… Возьмите…
Она тыкала Вадиму в руку купюры, свернутые в плотный рулончик.
– Это еще зачем?
– Это за квартиру, а как же…
Он хмыкнул и сунул деньги обратно – Галочке в потную ладошку.
– Еще чего! Ну ладно, ты отдыхай, располагайся. Я на работу.
Он не помнил, чтобы пожалел о том, что пустил в дом эту девчонку. Галина, несмотря на свое капитальное телосложение, была тихая как мышка и очень застенчивая. Зато варила отличные красные борщи, весело подрумянивала по утрам блинчики, жарила картошку по-деревенски – на сале, с лучком, умела печь пироги. Пироги у нее не просто пеклись или жарились, а млели, и нежная мучная пыльца покрывала их мягкие, сочные бочка. Возьмешь пирожок – и на пальцах остается эта самая легчайшая пыльца… Через некоторое время Вадим обнаружил, что они уже вовсю ведут совместное хозяйство. Это было удобно – сам он как-то не научился готовить, мог только утром яичницу сварганить, в иное время жил на подножном корму. А теперь благодать, теперь совсем как в деревне, когда мамка еще с ними жила! Тогда они питались просто, но добротно. Галя смогла угодить на его вкус, и теперь он только приносил домой продукты, а то и сама Галочка притаскивала домой тяжелые сумки, рассказывала ему, распределяя продукты в холодильнике:
– С утра пошла за мясом, купила бараньи ребрышки. Будет плов. Взяла сгущенки, а вот стирального порошка мне не досталось, зря давилась в очереди.
– Я достану, – кивал Вадим. – Мыло есть?
– Есть пока. Туалетной бумаги бы хорошо.
– Сделаем…
Такой вот бытовой, почти супружеский разговор. Вадим на тот момент уже работал в торговле, уже повязан был сетью незримых нитей со своими многочисленными коллегами, уже осваивал тонкое искусство. Ты – мне, я – тебе. Ничего, жить можно. Галочка, кажется, искренне восхищалась его коммерческими дарованиями, превозносила до небес как хозяина и добытчика, и это было приятно. Вадим вообще привык к ней, как привыкают к предметам домашней обстановки – например, к комфортабельному креслу.
