сказала Аня, очутившись у него на пути, когда он в очередной раз мерил шагами дорожку.
– Пойдем присядем, – охотно согласился он и, взяв ее под руку, повел к беседке.
Она опустилась на скамью, он сел рядом, глядя на нее с живым, пристальным вниманием.
– У меня на лице ничего не написано, – мягко пошутила она. – Что ты так смотришь?
– Любуюсь, – признался он. – Не каждый день видишь такую девушку, как ты, да еще так близко. Знаешь, я думаю, красота – тоже талант, одно из тех выдающихся качеств, какими одаривает человека природа.
– Нет, я не согласна, – с улыбкой покачала она головой. – Талант что-то оставляет после себя на земле, а красота быстротечна, эфемерна, сверкнет – и растает без следа.
– Без следа? А Венера Милосская? А боттичеллиевская? А «Я помню чудное мгновенье…»? Что это, если не порождение красоты? Женской красоте человечество обязано своими величайшими шедеврами.
– К сожалению, не нашелся еще художник или поэт, готовый воспеть Анну Иртеньеву, – попробовала отшутиться Аня.
– А я чем не художник? Увидишь завтра: я напишу твой портрет в небе. Думаешь, мне такое не под силу?.. Ты еще не знаешь, на что способен летчик Иртеньев…
– Матвей, постой! – осадила его Аня. Вместо того чтобы почувствовать себя польщенной, она вдруг ощутила жгучую обиду. Ведь он действительно смотрел на нее глазами художника, профессионала, аса. Он видел в ней модель, а не женщину, которую можно не только воссоздать силой своего мастерства, но и любить.
Сережа прав: земные блага для Матвея ничто в сравнении с тем, что есть там, наверху. Недаром она угадывала в нем ту особенную отрешенность, какую ни в ком прежде не встречала. В иные мгновения Матвей, вероятно, всей душой и помыслами уносился ввысь, в прекрасную, страшную, торжественную тишину, которая составляла неотъемлемую часть его полетов, туда, где он был по-настоящему счастлив.
– Знаешь что?!– заносчиво выпалила Аня. – Рисуй свою Таню! – Ее подхватил какой-то мстительный, злорадный поток. Она сознавала всю примитивность своего поведения, но остановиться не могла. – Чем не Венера Милосская? Да еще с бюстом Памелы Андерсон.
Он оторопел на секунду, потом неудержимо расхохотался, да так, что не мог остановиться.
– Не вижу ничего смешного. – Аня оскорбленно вскинула голову.
– Извини. Представил Венеру Милосскую… ха-ха!.. с бюстом Памелы Андерсон!..
Аня смотрела на него с недоверием, но он смеялся искренне, заразительно и казался ей сейчас чуть ли не мальчишкой. Неожиданно у нее вырвался смешок, она сама засмеялась, скоро совсем скорчилась, и чем чаще они взглядывали друг на друга, тем сильнее смеялись. Аня со смеху стукнулась лбом об стол, что послужило поводом для очередного приступа хохота.
– Ну вот, теперь будет синяк, – твердила она сквозь смех и терла лоб ладонью.
– Где, где, дай посмотрю… Покажи… убери руку… Да
