сушеную. И даю ему обычную ромашку, в пудру молотую. Прошка мялся попервоначалу, но потом сладили. А как ты выпил то вино-то да притворился опоенным, так страшно и помыслить, что с ним учинилось.
– Не видал его, – улыбнулся князь. – Но всполох знатный получился. Ох, как Мстиславский-то испужался, и вспомнить смешно.
– А как ты сведал, что он стольника-то принудит из твоей чаши хлебнуть? – поинтересовался Иван, преданно глядя на хозяина.
– Что ж ему еще-то делать было? Вестимо, кого-нить виноватым учинить. И я б так же поступил. Потому, как только я будто б занемог, так в суматохе и подкинул в чарку тот корень ядовитый, дабы все ведали, что я отравы-то хлебнул. Ну да бог с ним, дальше сказывай.
– Как ты, батюшка, велел мне к священнику в домовой церкви Мстиславского ступать, так я и пошел. Сказываю, вроде как сон видел, что придет к нему человек исповедаться, и, мол, глас мне был, должон-де он хозяину свому, Федор Иванычу, эту исповедь открыть. Да токмо церковник тот ох ушлый оказался, сразу распознал, что я его провести пытаюсь. Пришлось ему сукном заплатить. Но зато он все сделал, как надобно, и боярину Мстиславскому доложил, что от Прошки услышал.
– И этот дурак таки пошел к священнику?
– Пошел, батюшка, как не пойти. Все, как ты сказывал. Ты Мишку-то приказал замучить на дыбе до смерти, а отец его как о том сведал, так напрямки в домовую церковь и побежал. Я издали поглядывал, как его корежило. Из Земского приказа вышел весь белый – и тотчас же на исповедь, даже в избу не завернул.
– И как теперича?
– Дык все по-твоему вышло, батюшка Дмитрий Тимофеич. Боярин Мстиславский-то всем раззвонил, ровно колокол, про вину князя Черкасского. Ну, а Прохора в кандалы да на дыбу. И как только ты все наперед-то так угадал?
– Добро. – Трубецкой радостно потер руки. – Что ж, теперь все казаки на моей стороне будут. Еще пару дней полежу для верности да явлю им чудо исцеления.
Он тихо рассмеялся, а потом, спохватившись, прикрыл рукой рот. Иван, который весь разговор с удивлением его разглядывал, наконец решился спросить:
– А как ты бледный-то такой да исхудавший, батюшка? Всамдель ровно преставиться собрался.
– Полежи тут столько не жрамши. Ладно, Ивашка, теперича ступай, а после ты мне еще будешь надобен. С казаками станем сговариваться.
Проводив взглядом писаря, Трубецкой торжествующе щелкнул пальцами – получилось!
Глава 11
Филимон осторожно открыл дверь и заглянул в комнату Пьера. Мальчик сидел на лавке, на коленях у него лежал толстый фолиант. Писарь открыл рот от удивления: неужели читает?! Подошел поближе, глянул – фу-ух, книга лежит вверх ногами, значит, ребенка просто привлекли красивые закорючки.
Ласково погладив малыша по голове, Филимон сел рядом.
– Как ты тут, чадо?
Пьер с готовностью улыбнулся. Еще бы не порадоваться, когда в последний момент успел книгу перевернуть. Он представил себе, как удивился бы писарь, узнав, что трехлетний ребенок целыми днями читает. Да, забавно получилось
