с Румынией. Одновременно со мной окончила институт и моя жена, Леночка, и также получила назначение на этот завод.
Нам полагался месячный отпуск. Леночка решила провести его у своих родителей на подмосковной даче. Они приглашали и меня, но я подумал, что разумнее всего отправиться к месту будущей работы, чтобы оглядеться, познакомиться с сослуживцами, подыскать квартиру, – словом, хоть немного организовать быт к приезду жены.
Я быстро собрался и с небольшим багажом сел в поезд на Киевском вокзале, а через двое суток под вечер уже подъезжал к месту назначения. Еще издали увидел я высокую башню замка, чернеющую на фоне неба. Вскоре показался и сам городок – небольшой, красивый, живописно расположенный по склонам холмов, вдоль берегов широкой, полноводной реки.
Чистенькие улицы, маленькие беленькие домики под черепичными кровлями, окруженные деревьями с ветвями, нависшими над тротуарами, широкие площади, тенистые каштановые аллеи, базар, уставленный повозками, возле которых пережевывали жвачку волы, кофейни со столиками, расставленными на улице, – все это было типично для южного украинского городка.
До завода надо было еще проехать по шоссе двенадцать километров. Я успел послать в Москву телеграмму и занять место в автобусе, который курсировал между вокзалом и заводом. Через минуту автобус уже мчался по прекрасной асфальтированной дороге, обсаженной с обеих сторон тополями. Дорога сделала несколько петель по склону холма, спустилась в лощину, поросшую редким кустарником, круто повернула, и вот перед нами снова открылась широкая гладь реки. Теперь мы ехали вдоль ее берега прямо на запад. Багровый диск солнца, окутанный лиловой пеленой облаков, отражался в зеркале реки вместе с черными берегами. Было совсем тихо. Я молчал, очарованный красотой пейзажа.
Но вот вдалеке показались силуэты трех заводских труб. Из одной шел дым. Еще несколько минут – и в темноте замелькали огни заводского поселка.
Машина повернула на площадь и остановилась у мрачного двухэтажного здания, окруженного строительными лесами. В окнах кое-где были решетки. Единственный фонарь тускло освещал небольшую, прибитую над дверью вывеску. Все это производило гнетущее впечатление, и я, прочитав вывеску, с трудом поверил, что здесь помещается гостиница. Я позвонил. Послышались тяжелые шаги, осветилось окно, и массивная дверь медленно отворилась. На пороге стоял старик.
– Скажите, здесь гостиница? – спросил я.
– Она самая, не беспокойтесь, не тюрьма, – ответил старик, приветливо улыбаясь. – Вот сюда пожалуйте.
Он открыл боковую дверь и впустил меня в контору – только что выкрашенную комнату. Стол, стулья, несгораемый шкаф. На стене за стеклом доска для ключей и большой плакат с правилами… Я передал свои документы.
– Мы поместим вас на втором этаже, – сказал старик, после того как были закончены все формальности. – Его уже отремонтировали, и решеток там нет. Идемте наверх… Да, невеселенький домик, что и говорить! – продолжал он, когда мы поднимались по лестнице. – Здесь ведь при фашистах гестапо помещалось, самое настоящее гестапо, с подвалами. В той комнате, где контора, собаки содержались… Кто сюда попадал, тот уж и прощай! На площади виселица стояла, – добавил он шепотом. – Теперь об этом вспоминаем как о тяжелом сне. Вот отремонтируем помещение, переделаем фасад, и будет у нас гостиница что надо.
Комната, которую мне предложили, была небольшая, но хорошо обставленная, с окном, выходящим в сад.
Пришла девушка, принесла белье, поставила на стол вазу с цветами, постелила постель и ушла, пожелав спокойной ночи.
Несмотря на открытое окно, в комнате было душно и пахло краской. Спал я плохо. Мне чудились какие-то страшные фигуры, смотрящие неподвижными глазами из всех углов и протягивающие ко мне длинные, покрытые броней щупальца.
Впрочем, проснулся я бодрым. Яркое солнце, свежий утренний воздух, веселые голоса строителей, работающих на лесах под окнами, рассеяли все тревоги минувшей ночи. Я привел себя в порядок и пошел в столовую. Она помещалась в уже отремонтированной половине первого этажа. Там было очень мило: чистые скатерти, цветы, новая посуда.
Несмотря на ранний час, за одним из столиков уже завтракал какой-то красивый молодой человек с густой черной шевелюрой, коротко подстриженными усами и в очках. Новенький серый костюм сидел на нем великолепно. Золотые часы замысловатой формы на руке, внушительных размеров автоматическая ручка и карандаш, торчащие из кармана пиджака, расческа в виде золотой рыбки, которую я заметил в бумажнике, когда он расплачивался, говорили о его стремлении быть оригинальным. Он читал газету и только мельком взглянул на меня.
– Кто это такой? – спросил я старика заведующего, когда незнакомец вышел.
– Корреспондент какой-то газеты, – ответил он. – Уже две недели здесь живет.
Позавтракав, я пошел осмотреть ту половину первого этажа, где при
