если придумать такую тайнопись, которую никто не разгадает и даже не поймет, что это такое? – прошептал наивный инок, с надеждой глядя на наставника.
Отец Феона ладонью разгладил седеющую бороду и, закрыв тетрадь, посмотрел на Маврикия с неожиданным интересом.
– Лучшее место для хранения тайн – собственное неведение, – сказал он, убирая тетрадь обратно за иконы, – впрочем, ты догадался о главном: как правило, надежно сокрытое многократно лучше хорошо зашифрованного. Лет сто назад один монах-бенедиктинец по имени Иоганн Тритемий назвал сей способ стеганографией[103].
Маврикий, чья вера в беспредельность знаний наставника была сродни религиозному поклонению, не мог удержаться от вопроса.
– А что это, отец Феона? – спросил он, ерзая на лавке.
– Как тебе сказать, чтобы ты понял? – задумался монах, подбирая нужные слова. – Ну вот, если тайнопись скрывает содержание послания, то стеганография скрывает сам факт его существования. Понимаешь? Его как бы нет.
– Ишь ты! – восхитился Маврикий. – Видать, головастый мужик был этот Терентий?
– Тритемий, – улыбнулся Феона, – он придумал только название, а самому способу уже тысячи лет. Читал я у Геродота в его «Истории», что хитроумные греки писали сообщение на бритой голове раба, а когда волосы отрастали, то отправляли его получателю, который вновь его брил и читал доставленное сообщение.
– Вот ведь протобестии! – всплеснул руками изумленный послушник. – А как еще?
– Пишут письма чернилами из лимонного сока и артишоков. Их пока у свечи не подержишь, не видно. Много чего придумано! Помню во время осады Смоленска задержали мы торговку литовскую с корзиной сырых яиц. Шла она в лагерь велижского старосты пана Гонсевского, несла ему послание от осажденных ляхов. О ней человек с той стороны заранее сообщил. Торговку эту мы, прости Господи, разве что шкуркой внутрь не вывернули и ничего не нашли. А она твердит, что ничего не знает. Кабы не лазутчик, отпустили бы с миром, а так подняли на дыбу, тут она и призналась. Послание ляхи в сыром яйце спрятали.
– В яйце? Да как такое может быть?
Наверное, в первый раз Маврикий не поверил наставнику, видимо, полагая, что тот решил над ним пошутить. Но Феона шутить и не думал.
– Может, Маврикий! Еще и не такое может…
– Благословите, святые! – раздался за дверью громкий, трескучий, как гороховая погремушка, голос отца будильника.
– Бог спасет тебя, отец Игнатий, – живо ответил отец Феона и удрученно погрозил Маврикию кулаком.
В приоткрытую дверь просунулась кислая физиономия отца будильника.
– Отец Феона, что же ты сам не спишь, да еще глупендяя этого подле себя держишь? Уже первые петухи пропели[104]. Неужто до утрени[105] сидеть собрался?
– Спаси Христос, отец Игнатий, – поклонился Феона монаху и почти силой выставил расстроенного послушника из своей кельи. – Ну Маврикий, довел-таки до греха! – сказал он в сердцах. –
Способ передачи или хранения информации с учетом сохранения в тайне самого факта такой передачи.
Первый раз петух начинает петь в час ночи, это первые петухи.
Перед восходом солнца служится утреня – одно из самых длительных богослужений.
