на весь Ближний Восток?»
Впрочем, спасибо. Хоть ненадолго отвлекся… Потому что сейчас, в минуты вынужденного безделья – пока не позовут на посадку, Михаилу Семеновичу было совсем непросто в одиночку отбиваться от насевших тревожных мыслей.
Из проклятого иркутского аэропорта Штейн улетал с некоторым страхом. После обнаружения странного создания над экспедицией словно повис страшный рок. Сторож спился и утонул, занятые на шахте рабочие после очередной смены сбежали в тайгу и пропали там с концами, одного из геологов нежданно поразил лунатизм, и во сне он попытался с топором пробраться в профессорскую палатку.
Что место нехорошее, можно было сообразить и раньше.
Например, когда выяснилось, что ровно в той точке, где Штейн собрался бурить, находится старая шахта. Кто и когда тут копал, установить было нельзя. Самое раннее – при Ермаке. В шахте нашли кости – совсем уже истлевшие, но, несомненно, человеческие.
Бригадир рабочих, из местных, насупился, напросился к профессору на конфиденциальный разговор и сообщил, что бурить тут не советует, а если Штейну очень надо, то его люди согласятся только за двойную плату. Профессор сбил цену на семьдесят процентов. Бригадир сумел-таки перебороть суеверия по компромиссной цене. Но, возможно, стоило к нему прислушаться…
Потом – эта история с крылатой тварью, так и не получившая никаких вразумительных объяснений.
А потом…
А потом бур повис над бездной.
Огромной, нескончаемой пустоты. Вроде пещеры – если забыть, что на такой глубине никаких пещер быть не могло. И одно это открытие уже обещало профессору некоторое бессмертие.
Только теперь как докажешь?
После того, как бригадир спустился в шахту с ящиком динамита и подорвал себя там на километровой глубине?
Теперь уже никому ничего не докажешь.
Что уж говорить об открытии настоящем, ошеломляющем, которое было сделано вскоре после обнаружения пустот? Профессор – атеист советской чеканки и космополит по безвыходности – сжал в руке образок. Нет, лучше не заикаться даже.
– Иркутск – Москва, на посадку! – завопила пергидрольная хабалка в старорежимной униформе.
Штейн украдкой прижал образок к губам.
Было бы неудобно, если бы коллеги застали за целованием иконы. Хотя, говорят, Эйнштейн вот верил – и ничего. А хоть бы даже и застали! В такой истории подстраховаться перед полетом не помешает…
А что в Москве? Куда он там сунется со своей доказательной базой? Чего стоят свидетельства геологов, половина из которых летит домой в смирительных рубашках? И все, что у Штейна есть в арсенале, – электронные файлы с записанными звуками, – в бездну спускали эхолоты и микрофон. Теперь, если файлы не размагнитятся и не сотрутся по пути назад, у него есть записи страшных воплей, чрезвычайно похожих на человеческие, и рычания неизвестных чудищ.
Маловато, чтобы перевернуть вверх тормашками всю науку.
Недостаточно, чтобы обосновать
