останутся там, где они находятся ныне. Полагаю, впрочем, первые два предположения маловероятными и упоминаю о них лишь из уважения к последней воле герцогини Гертруды, завещавшей предать эпистолы Бланш огласке лишь при крайней на то необходимости».
Почерк был Роберу знаком, то есть оба почерка. Первый Робер видел лишь дважды, но запомнил на всю жизнь, как и ночь, когда отбили Алву, второй… «Поучения королевы Бланш», почитаемые Альдо как величайшее сокровище, теперь хранились у мэтра Инголса вместе с другими бумагами. При желании можно было взять и сравнить, только зачем? Мерзкое, полное базарной злобы письмо написала королева. Та самая. Жена Эрнани Последнего. Любовница маршала и мать его ребенка, сбежавшая в Агарис. Уж не тайну ли Раканов раскрыл свихнувшийся астролог…
– Я был прав! – с гордостью объявил нависавший над Робером барон. – Это Умбератто, но какое восхитительное название! «Память песней»… Герцог, с вашего разрешения я его присвою! Я никак не мог подобрать название концерту, который вы слушали, и вдруг такое открытие… Это судьба, мой друг! Та самая судьба, которой придают столь большое значение дикие народы…
– При чем здесь судьба и при чем здесь я?
– У вас дурное настроение. Конечно, бранящаяся женщина всегда удручает, но утешимся тем, что эта вульгарная Бланш мертва. Нет, я не могу ждать! Я немедленно впишу название… Пожалуй, в переводе на гальтарский оно будет звучать еще лучше. Как вы думаете?
– Вероятно, – быстро сказала Марианна, и Коко убрался. Роберу следовало выйти вместе с бароном, но, задержавшись, уйти трудней, чем сразу.
– Сударыня, о чем вы думаете?
– О ненависти… Маршал не любил королеву, он хотел стать регентом, и только… Она все поняла, потому и ненавидела герцогиню и ее детей. Любимые нелюбимых не ненавидят, а жалеют. Победители любят жалеть.
– Вы так думаете?
– Я могу только думать. Знают те, кого любят или любили. Я не из их числа… Я никого не жалею.
Будь Робер каким-нибудь Валме, он бы нашел что ответить, а не стоял столбом. Зазвенело – за спиной что-то разбилось. Робер торопливо оглянулся. На ковре среди золотистых осколков белела лилия. Не пытайся бежать от песни, слушай, чувствуй, и ты воскреснешь…
– Что ты сказал?
Разве он что-то говорил?
– Я не уйду, Марианна. Не смогу…
Бессильные слова царапали горло не хуже рыбьих костей, но она поняла. И простила.
3
– Устраивайтесь, господа. Генерал Райнштайнер сейчас будет. Что нового?
– Старый Ульрих-Бертольд кричит и топает ногами. Ему не понравился поход и то, что он оказался малоудачным. Нас он тоже ругает, но меньше, чем дриксов и новые времена. – Йоганн улыбнулся так открыто, что Жермон удержался от встречной улыбки лишь потому, что думал об Ойгене. – Мой генерал, можем мы пользоваться случаем и выражать вам свое сочувствие и свои поздравления…
– Йоганн!..
