ы давно налажена, и менять ее страшновато. Но иной раз внутри словно натягивается струна – жажда нового требует хоть какой-нибудь отдушины, полета, приключения. И тогда она обязательно что-нибудь придумывает, но без экстрима, чтобы не поломать отлаженный механизм будней. Всплески Лариного авантюризма в последнее время носили вполне мирный характер: вдруг позвать гостей и устроить всем японский ужин – подать рыбу, рис, соевый соус, морепродукты и попрятать все вилки. Сегодня едим только палочками! Или проколоть пупочек и сделать пирсинг. Родная мама, увидев летом сережку в пупочке дочери, не разговаривала с ней неделю и жаловалась соседке:
– Хоть бы она сына постыдилась! Ему четырнадцать лет, что он о матери подумает? Нет, она иногда ведет себя как отец – ни руля, ни ветрил.
Сын на сережку отреагировал спокойно, муж тоже, и Лара не могла понять, что так раздражает маму. Так вот, о конфликте. Вообще-то Лара человек компанейский и неконфликтный. Она умеет ненавязчиво тусоваться и является вполне уважаемым и заслуженным членом педагогического коллектива английской спецшколы, куда устроилась учительницей давным-давно, окончив вечерний педвуз, чтобы быть поближе к сыну Даниле, который в детстве часто болел. Работа ей нравилась, дети ее любили, коллеги уважали, хоть завуч иногда и проходилась по поводу внешнего вида «некоторых наших молодых коллег». Построже бы надо, посдержаннее – а то брючки слишком обтягивающие, блузочка не маловата? И кто же носит браслет на ноге, может, он у вас сполз? Ах, теперь все так носят? Ну, насчет все это вы… не может быть? Жена Николая Ивановича, замзав районным отделом департамента образования? Ну, знаете… Завуч пожимала плечами, затем вспоминала, что Лариса Тимуровна уже написала в этом году две методички и теперь готовит спецкурс для старшеклассников, и отступалась, думая: «Да пусть хоть кольцо в нос вставит». И Лара рассказывала коллегам о содержании предполагаемого спецкурса «Основы делового английского» (сейчас это актуально, все хотят уметь писать деловые письма, и родители млеют, когда их чада важно заявляют, что вполне в состоянии вести переговоры на языке международного общения). Завуч, кивая и улыбаясь, размышляла о том, что спецкурс надо бы сделать платным, а то ишь ты, деловой английский на халяву – этак родители совсем расслабятся.
Учительницей Лара стала, как ни смешно, ведомая искренним желанием сделать жизнь детишек интересней и лучше. Движущей силой во многом явилось воспоминание о собственной русичке и твердое убеждение Лары, что так не должно быть.
Десятиклассница Лариса тогда чуть не вылетела из школы. Времена были смутные, и никто толком еще не понимал, что можно, а чего нельзя, но по старой памяти многие предпочитали перестраховываться. Лиана Андреевна, преподаватель русского языка и литературы, жила в том же подъезде, что и Лара с мамой. Честно говоря, она жила здесь и до них – дом был старый, сталинский, и папе Лианы, профессору университета, дали в нем квартиру в незапамятные времена. Мама не работала, потому что нужно было заботиться о муже, создавать ему условия для научного творчества и, само собой, присматривать за Лианочкой. Девочка росла не особенно красивой, но очень романтичной. Мама научила ее аккуратно и женственно одеваться и незаметно привила дочери любовь к поэтам Серебряного века. Вместо колыбельных и сказок, на ночь она всегда читала девочке стихи. А уж потом та сама находила небольшие, переплетенные в бархат, кожу или просто в картон томики на полках книжных шкафов и читала, читала, уносясь девичьими грезами куда-то в сладко-томную даль. Но то было вечерами, в большой и ухоженной родительской квартире, под мягким пледом при свете волшебной лампы. Эту лампу девочка любила больше всех игрушек. Кто-то привез ее отцу в подарок из Чехословакии. Купол лампы на тяжелой бронзовой ножке был выполнен из разноцветного стекла. Красные, оранжевые, желтые, охристые стеклянные жгуты, выпуклые, неровные, переплетались, образуя нечто вроде яйца. Лампа на всех производила сильное впечатление. Не было человека, которого не тянуло бы потрогать ее стеклянно-гладкую, и при этом неровную поверхность. А уж если ее зажигали – комната озарялась невероятным многоцветно-золотистым светом, и тени кружились и принимали причудливые формы гарцующих всадников или прекрасных дам; юного поэта в длинном плаще с растрепанными волосами или замка на горе, где томится она, молодая и полная грез и предчувствий.
Но стоило девушке Лиане выйти за порог родительской квартиры, как она попадала в черно-белый мир. Здесь смеялись над романтикой и не хотели слышать о Бальмонте. И молодежь, и люди средних лет полнились задором и оптимизмом, и невозможно было представить себе, что кто-то из окружающих дома читает стихи при свете волшебной лампы, и Лиана скрывала эту свою привязанность, как позорную слабость. Она шла по жизни, глядя вокруг широко раскрытыми глазами и свято веруя в истинность и праведность окружающего мира. Нет иной правды, кроме той, что сообщают в программе «Время», и честнее слов, произнесенных на комсомольском собрании комсоргом с горящими глазами.
Родители, живущие вне строительства коммунизма, казались девушке динозаврами, она их почти стыдилась и никогда не приглашала приятелей и одноклассников домой.
Иной
