ныне известный художник Михаил Шелудько, в былые годы работал декоратором при городском ТЮЗе и рассказывал занимательнейшие истории о том, как они ездили на грузовике по дворам и собирали в мусорных кучах бесчисленные и порой уникальные предметы обстановки XIX – начала XX веков, жизненно необходимые для оформления спектаклей. И после, в прохладной тиши закулисья, воплощали режиссерские замыслы, каковые иногда требовали, скажем, укоротить на полметра резной ампирный диван, что и делалось тотчас посредством ножовки.
Постепенно население, слегка уставшее от треугольных торшеров и полированных плоскостей, вдруг вспомнило, как славно было видеть в доме натуральную вещицу, например, столик или шкаф, состоящие не из одних только прямых углов. В результате такого просветления помойки заметно оскудели, а продвинутые старушки стали запрашивать за исхоженные тараканами руины отнюдь не бутылку или две, но достаточно реальные суммы. И все же вплоть до последних дней оставался шанс приобретения какого-нибудь редкого сундука или комода буквально «за так», чем и воспользовалась наиболее прозорливая часть горожан. Но интересен психологический парадокс: приобретя уникальный предмет двухсотлетней давности за литр водки, почти все искренне полагают, что восстановление его в первозданном виде должно обойтись приблизительно так же. И не могут взять в толк, отчего с них дерзко запрашивают, к примеру, четыреста долларов США, назначая притом срок работы в два месяца.
Но книга не об этом, а о том, как лучше и проще собственными руками вытащить с того света любимый дедов стол цельного ореха, с завитками и розочками, изрядно пострадавший от сырости, острого железа и беспечного обращения, в том числе со стороны самого нынешнего реставратора в пору его пребывания в буйном возрасте вивисектора домашней утвари.
Итак, с чего начать? Например, с того, что приятнее и предпочтительнее иметь в качестве объекта работы некоего инвалида, получившего всего одно, хотя и чудовищное, повреждение. В моей практике был такой – настольные часы, фанерованный дубом корпус которых представлял собой разломанный пополам остов, что-то вроде фрегата после Трафальгара, тогда как окружающие части блистали нетронутой девственностью. Потребовалось, не мудрствуя лукаво, аккуратно склеить куски воедино, заделать стык новым шпоном и слегка пройтись лаком. В подобных случаях результат бодрит самого реаниматора, а заказчика повергает в эйфорию – настолько разителен контраст между «до» и «после».
Намного хуже, когда предмет несет на своей относительно целой поверхности множественные мелкие царапины, вмятины, отколы и прочие следы дурного обращения и пережитых невзгод. Мало того, что буквально каждую трещинку (а их десятки и сотни) следует скрупулезно заделать, что вмятины вообще практически не поддаются исправлению, чтобы стало незаметно, – как правило, метаморфоза внешности не дает основания оценить объем и сложность проделанной работы, а потому клиента исподволь душит жаба сомнений, заставляя вспоминать
