и ценят в обществе. И сам он всегда готов помочь любому. Недаром кормила его грудью до пяти лет…
– Маменька!
Взрослый мужчина зарделся, как шаловливый мальчуган. Родион хорошо понял состояние мужчины в два раза старше его: и с ним проделывали подобный фокус родительской любви и нежности, от которой хотелось провалиться или повеситься тут же при гостях.
– В этом нет ничего постыдного. Ребенок, выросший на материнском молоке, здоровее и добрее прочих. Он так долго не мог оторваться от моей груди.
– Ну маменька!!!
– Так, что происходило нынче утром? – Чиновник полиции принялся спасать остатки мужского достоинства бильярдиста.
– Эту ночь, как и все прочие, я спала плохо, почти совсем не сомкнула глаз. От духоты не спасали и открытые окна. Забылась тяжелым, мучительным сном только под утро. Внезапно меня разбудил чей-то пронзительный крик. Я позвала, но ко мне никто не явился. Крики продолжались, слышался голос Аглаи и рыдания Антонины, но я не знала, что случилось, и самые черные мысли уже овладели мной. Я вся извелась, пока не появился Нилушка и не объяснил происшествие.
Ванзарову показалось, что ему зачитали вслух какой-то сентиментальный роман. Или так бывает со старыми людьми?
– Насколько понимаю, окна вашей спальни выходят на правую сторону дома, где эркер, – спросил он. – Кто-нибудь проходил утром?
– Ах нет. Я никого не замечала.
– Что может означать появление у вас на заднем дворе гл… – Родион осекся под страшным взглядом заботливого сына, – все это происшествие?
– Ума не приложу, – неожиданно резко сказала госпожа Бородина. – Думаю, чья-то очень жестокая и глупая шутка.
– И все же предложили обратиться в полицию…
– Нет, Нилушка настоял. Я отговаривала, но мой мальчик не послушался.
– Прошу прощения, Филомена Платоновна, что вынужден спросить, но это мой долг. У вашей семьи есть в прошлом некие тайны, о которых кто-то захотел напомнить подобным образом?
– Нет. Никаких тайн нет и быть не может, – ответила дама строго. – Мы простая и открытая семья. Помогаем, чем можем, бедным и не задираем нос. В нас нет дворянской спеси. Деньги моего мужа не сделали нас хуже или злее. Надеюсь, господин сыщик, вы мне верите?
– Я чиновник полиции, мадам.
– Тем лучше. Желаю вам скорейше разыскать шутника и примерно наказать его… Нил, отвези меня.
Деревянное сооружение удалилось под благородный скрип. Вернувшись из спальни, Бородин тяжко вздохнул, словно делился с таким же любимым сыном одним им понятной бедой.
– У маменьки отказали ноги, – оправдываясь, сказал он. – Что только не делали: и докторам показывали, и на воды в Будапешт возили, – ничего не помогает.
– Давно это случилось?
– Уже года три… Желаете допросить Тоньку?
– Я зашел бы к Аглае.
Бородин
