это была первая настоящая англичанка, какую мне довелось встретить. Она советовала мне остерегаться случайных знакомств в Дублине, где, по ее словам, до пропасти жуликов и проходимцев, понаехавших из разных стран; когда же мы познакомились короче (а это произошло за десертом), она даже, к великой моей радости и благодарности, предложила мне поселиться у них на квартире, где Фицсаймонс, по ее словам, с распростертыми объятиями примет ее храброго юного спасителя.
– Полноте, сударыня! – пытался я возразить. – Что ж я, собственно, спас? – И это была чистейшая правда, я появился слишком поздно и не мог помешать грабителю распорядиться ее деньгами и жемчугами.
– А ведь сказать по чести, не так уж он много и взял, – вмешался ее обормот-слуга, который испугался грабителя, а теперь исправно прислуживал нам за столом. – Разве он не вернул вам тринадцать пенсов медью, да и часы – сказал, что они томпаковые?
В ответ госпожа назвала его дерзким мошенником и приказала сию же минуту убираться вон. Когда же он повиновался, объяснила мне: этому дуралею, мол, и невдомек, что такое ассигнация в сто фунтов, которую Френи забрал у нее вместе с кошельком.
Будь я богаче житейским опытом, я, пожалуй, догадался бы, что мадам Фицсаймонс отнюдь не дама из общества, за каковую она себя выдает; желторотый новичок, я верил каждому ее слову и, когда хозяин явился со счетом, с видом лорда уплатил за обед. Она, кстати, и попытки не сделала достать один из золотых, которые я ей одолжил. Итак, мы не спеша проследовали дальше в Дублин, куда и прибыли с наступлением вечера. Грохот нарядных экипажей, сияние факельных огней, великолепие многочисленных зданий ошеломили меня, хоть я и старался ничем этого не выдать, памятуя уроки милой матушки, учившей меня, что светский человек не должен ничему удивляться, будь то дом, экипаж или элегантное общество, дабы показать, что он и не то еще видал у себя дома.
Мы остановились у неприглядного строения и вступили в прихожую, которая опрятностью не могла сравниться с нашими сенями в Барривилле и где густо носились запахи ужина и пунша. Багровый с лица толстяк, без парика, в изрядно заношенной ночной рубахе и колпаке, выбежал к нам из гостиной и обнял супругу (ибо это был капитан Фицсаймонс) с величайшей нежностью. Увидев же, что она явилась в сопровождении молодого человека, он обнял ее с еще большим жаром. Представляя меня супругу, миссис Фицсаймонс опять назвала меня своим спасителем и так расхвалила мое мужество, как будто я по меньшей мере прикончил Френи, а не поспел к шапочному разбору. Капитан сказал, что прекрасно знает уотерфордских Редмондов. Услышав это, я малость струхнул, так как понятия не имел, что это за семья. Однако не растерялся и тут же огорошил его вопросом, каких, собственно, Редмондов он имеет в виду, ибо мне лично ни разу не довелось слышать от домашних его имя. На что он ответил, что знает Редмондов из Редмондстауна. «Тогда все понятно, – успокоился я. – Я происхожу от Редмондов
