речи – все вызывало во мне интерес, все поражало. Но, как я потом узнал, они собирались говорить обо мне, о моем будущем, так что я был отправлен наверх, и далеко за полночь до меня еще доносились глубокие раскаты отцовского баса, мягкий, выразительный голос дяди и изредка негромкие восклицания матушки.
Наконец я заснул, но почти сразу проснулся: что-то влажное коснулось моего лица, и меня обхватили две теплые руки. Матушка прижалась щекой к моей щеке, я слышал ее всхлипывания, чувствовал, как она вся дрожит во тьме. При слабом свете, который пробивался сквозь оконный переплет, видно было, что она в белом и волосы ее распущены по плечам.
– Ты не забудешь нас, Родди? Не забудешь?
– О чем это вы, матушка?
– Твой дядя, Родди… хочет увезти тебя от нас.
– Когда?
– Завтра.
Да простит меня бог, но как радостно забилось мое сердце, а матушкино – и ведь оно было совсем рядом с моим – разрывалось от горя!..
– О матушка! – воскликнул я. – Неужели в Лондон?
– Сперва в Брайтон, он хочет представить тебя принцу. А на следующий день в Лондон, ты там познакомишься с высокопоставленными особами, Родди, и научишься смотреть сверху вниз… смотреть сверху вниз на своих бедных, простых, старомодных родителей.
Я обнял ее, желая утешить, но она плакала так горько, что, хоть мне и минуло уже семнадцать и я считал себя мужчиной, я и сам не выдержал и заплакал, но у меня не было женского умения рыдать беззвучно, и я стал так громко и тонко всхлипывать, что в конце концов матушка совсем забыла свою печаль и рассмеялась.
– Вот бы Чарльз порадовался, если бы видел, как мы отвечаем на его доброту! – сказала она. – Успокойся, милый, не то ты его разбудишь.
– Если вы так горюете, я не поеду! – воскликнул я.
– Нет, дорогой, тебе надо ехать, ведь, может, у тебя за всю жизнь не будет другого такого случая. И подумай, как мы будем гордиться, когда услышим твое имя среди имен высокопоставленных друзей Чарльза! Но только обещай мне не играть в карты, Родди. Ты ведь слышал сегодня, что из этого порой получается.
– Обещаю, матушка.
– И пить будешь с осторожностью, да, Родди? Ты молод и к вину непривычен.
– Да, матушка.
– А еще держись подальше от актерок, Родди. И не снимай теплого белья до самого июня. Молодой Овертон оттого ведь и умер. Одевайся со тщанием, Родди, чтоб дяде не пришлось за тебя краснеть, – он ведь славится своим вкусом. Делай все, как он тебе велит. А когда ты не в свете, надевай свое домашнее платье – коричневый сюртук у тебя еще совсем как новый; да и синий можно носить, только надо его прогладить и сменить подкладку – тебе их хватит на все лето. Я достала твой воскресный сюртук с нанковым жилетом, и коричневые шелковые чулки, и туфли с пряжками, ты ведь завтра поедешь к принцу. Смотри по сторонам, когда будешь в Лондоне переходить улицы. Говорят, там экипажи так мчатся, что и вообразить невозможно. Перед сном аккуратно складывай одежду, Родди, и не забывай помолиться
