все забыли, учебники иностранных языков, тех языков, на которых после Катаклизма, может быть, уже никто больше и не говорил.
Владимир Павлович этого занятия не одобрял, но точно в той же степени, в какой я не одобрял его алкогольных экспериментов.
– Ты знаешь, Саша… – сказал он мне как-то. – Вот гляжу я на тебя и понимаю, что ты наглядная иллюстрация неизвестной нам пока мутации. На вид здоровый кабан. Да, кабан… – Тут он запнулся и после паузы продолжил: – Кабан, это ты наверняка должен был прочитать, что-то вроде наших свиней. Так вот, ты здоровый мужик, а ведёшь себя как ботаник.
– Ботаник? И хочу из оранжереи уйти?
– Я думал, что ты и об этом читал. Ботаник – это такой худенький мальчик, который прилежно учится в школе, слушается родителей и всё время проводит за книжками.
Точно, я вспомнил это слово. Я его видел в книгах, но вот как у нас в школе называли ботаников, я не помнил. Раньше помнил, а потом забыл.
Одно точно – все мы были немножко ботаниками из-за того, что носили защитные очки от яркого света.
Глаза наши давно привыкли к подземельям, где света не то что не было, а просто он был так же редок, как чистая вода: вообще-то вроде бы и есть, но поди найди хороший источник, подземный ручей, наладь от него трубу, обеспечь стоки… Хорошего специалиста по канализации могли выменять на десяток снайперов.
Я давно понял, что иерархия специалистов меняется постоянно: то в цене были бойцы, защитники и добытчики, то инженеры и строители.
Катаклизм нас не просто перетряхнул, он даже не отбросил общество назад, он повёл нас не прежней дорогой, а куда-то вбок. Впрочем, иногда могли пригодиться очень странные навыки. Я, например, с детства хорошо стрелял из рогатки. А лет десять назад начался какой-то массовый психоз – соревнования по стрельбе из рогаток на деньги. И я умудрялся не только быть в числе победителей, но даже не плохо на этом зарабатывать.
Правда, когда мне предложили таким способом охотиться на крыс, я отказался. Не моё это дело. К крысам я испытывал отчего-то уважение. Крысы – очень умный народ, хоть про них наговорили много глупостей. У них прекрасная координация и чувство пространства. С крысой можно подружиться и, легко постучав по стене, вызвать крысу из подземелья. Это всё оттого, что у крыс прекрасный слух и они очень чутки к вибрации.
Но, наверное, я переношу своё уважение к одной крысе на всех остальных, однако об этом после.
Мы с Владимиром Павловичем уже много лет проводили время в разговорах. Вот и сегодня он пригнал тележки в оранжерею, и мы с ним сели за небогатый обеденный стол. Владимир Павлович сразу же отхлебнул из фляжки, и мы заговорили, как всегда, о смысле жизни.
«Смысл жизни» – так я это называл, хотя темы у нас были весьма странные.
Сейчас Владимир Павлович заглянул мне в глаза:
– Ты вот по молодости это не очень хорошо помнишь, а я тебе расскажу. Сразу после Катаклизма множество людей
