прикурить сигарету, Мила продолжала вытаскивать из багажника пакеты и говорила без остановки.
– Милка, хватит трепаться. Пошли в дом. Будешь зеленые щи?
– Боже мой, как здорово. А где я буду спать? Ой, яблок-то сколько! А где все твои?
Шумная, энергичная, деловая, она налетела, как ураган, обрушивая на Лизу последние новости. Она то исступленно кого-то ругала, то с жаром что-то расхваливала. Милица жила в полярном мире: любовь – ненависть, черное – белое, драка – объятия. Середины не было. Похоже, что редкое чувство покоя посещало Милицу, только когда она усаживалась на террасе старой Лизиной дачи. За окнами, повинуясь ветру, качались ветки сирени, щебетали птицы, издалека доносился лай собак… В любом другом месте Милица держала оборону по всем фронтам, готовая броситься на каждого подозрительного ей человека.
Был уже восьмой час вечера, когда они расположились на террасе. Милица нахваливала зеленые щи, молодую картошку с малосольным огурцом, шарлотку. Ей решительно все нравилось, ела она вкусно, и ее приятно было кормить. Соседский самогон на лимонных корках тоже пришелся ей по душе… Самогонка была крепкая, в чем обе убедились, когда подожгли маленькую лужицу в блюдце, и пошла хорошо. Разговор завязался сумбурный. Обо всем и ни о чем. Про работу Милица говорить не любила, потому что отчаянно ненавидела шефа, Лизка же напротив всегда с удовольствием рассказывала и о забавных клиентах, и о необычных заказах. Уже больше десяти лет она работала в рекламно-полиграфической студии, родившейся буквально на ее глазах, и довольно неплохо сочетала функции дизайнера и копирайтера одновременно. Она проворно комстролила фирменные стили, логотипы, составляла рекламные тексты, придумывала слоганы, и работу, в общем-то, свою любила. А чего… вольные хлеба, свободный график, творчество, начальство непротивное, да еще за все это деньги платят.
С рабочей темы разговор плавно перешел на более близкие, понятные всем женщинам. Обсуждали затянувшееся Лизкино одиночество, сколько можно, уже три года прошло, как они с Сергеем развелись; Милкиного бойфренда, хотя шведский фирмач пятидесяти лет в эту категорию вписывался с трудом.
– Что ты в селибатеры себя записала, не знакомишься ни с кем, – Милка обожала давать советы, – имей в виду, чем старше возраст…
– …Тем шире горизонты…
– Нет, я серьезно. Должен же тебе кто-нибудь глянуться. В твоем возрасте…
– В моем возрасте, Мил, уже любой может глянуться. Вот боюсь влюбиться в нашего сантехника.
– Очень глупо. Женщине надо держать себя в форме, и для здоровья полезно. Ну а как, кстати, у тебя с этим… на работе, Кириллом, что ли?
– Никак, совершенно никак. Да и не нужно это ни ему, ни мне.
Делать ничего не хотелось. Навалилась сыто-пьяная нега. На террасу пришла кошка Марта и уселась на мягкий потрепанный стул. Она была животным с пониманием, не приставала, не навязывалась, просто обходила всех, как будто спрашивала, кому в данный момент нужна.
– Ой, Лизка, какое у нее лицо!
