еще очень долго.
Иногда Снежана, доведенная до последней стадии бешенства занудными нравоучениями матери, видимо поставившей себе цель вернуть дочь на путь истинный любыми средствами, лишь запредельным усилием воли удерживала себя от того, чтобы не полезть на стенку или банально не повеситься в безуспешной попытке спастись от назойливого зудения над ухом. Удерживало ее от столь радикальных шагов только то, что подобные действия все равно не привели бы к желаемому результату. В лучшем случае ей пришлось бы объясняться с матерью по поводу разгрома, учиненного ею в квартире. А в худшем разгневанная родительница, обнаружив следы подошв на стенах либо люстру, пострадавшую во время попыток Снежаны выбраться из петли после того, как ей надоело бы висеть в метре над полом, вызвала бы психиатров в компании с дюжими санитарами, имеющими в своем распоряжении универсальное оружие против тех, кто не утруждает себя адекватным с точки зрения среднестатистического гражданина поведением, а именно смирительную рубашку.
Хорошо хоть в школе никто особо не обращал внимания на ее полное безразличие к окружающему миру в целом и учебному процессу в частности... Хотя в этом учебном заведении, долженствующем якобы участвовать в воспитании детей, способных в будущем стать достойными гражданами своей страны, вообще мало интересовались настроением и самочувствием подопечных. Что, учитывая все обстоятельства, было даже к лучшему. Если бы ее поведением заинтересовались преподаватели или, что еще хуже, школьный психолог, то Снежане пришлось бы несладко. Да и выбор у нее не отличался бы разнообразием – либо постоянно контролировать себя, при этом старательно не отгораживаясь от эмоций и упорно игнорируя боль, либо оказаться на особом учете у специализированных врачей... Неприятная перспектива.
Снежана краем сознания отметила, что речь классной руководительницы о том, каким именно образом им следует вести себя с новенькой, как оказалось умудрившейся попасть в самую обычную школу после элитной гимназии, в конце концов подошла к своему логическому завершению. Девушку, которую, кажется, звали Светой, отпустили выбирать себе место за партой. Снежана не придала этому особого значения. Новая ученица ее совершенно не заинтересовала бы, даже если бы она снова не избавилась от всех своих эмоций, разделив душу и тело. По мнению Снежаны, единственным, что могло привлечь внимание в Свете Малышевой, было ее поразительное сходство с кьерами[1] Сиали. Светлана безукоризненно подходила под каноны аристократической внешности. Стройная, изящная, с косым разрезом голубых глаз и черными волосами, она не вызвала бы подозрений в нечистокровности даже у самих аристократов. Единственное, что выпадало из образа, это чересчур полные губы, а так...
Снежана хмыкнула, равнодушно констатировав, что в последнее время ей повсюду мерещатся детали мира, который на несколько месяцев стал для нее домом и который она так неосторожно покинула. Оказывается, ностальгия по
К ь е р ы – благородное сословие Сиали. Обращение к мужчине – кьер, к женщине – кьерин.
