от мирских благ ради благ духовных.
Сравните: в западном сознании счастье добывается упорным трудом, приобретением материальных благ для себя и своих близких. «Накопил и (вставь нужное) купил». Вот это и есть подлинное счастье. Страдание при таком раскладе никак не путь к счастью, а скорее досадное препятствие на пути к нему.
И еще. Мандельштам кричал жене в самые горькие минуты их невыносимо тяжелой жизни: «А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?» А и впрямь, где это сказано? Какими высшими силами это установлено? Нет таких сил и таких установлений. Поэтому фраза «Человек рожден для счастья, как птица для полета» – не более чем прекраснодушный лозунг, попытка выдать желаемое за действительное.
Если следовать русской логике, получается, что страдание – это благо. «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Посмотрите, как это у Пушкина:
«Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать».
Подумайте: поэт хочет жить, чтобы страдать. Страдание поможет ему мыслить. А мыслить для него – синоним счастья. Пока человек не страдает, ему трудно задуматься о смысле жизни, о тех, кому в этот момент плохо. Благополучие не располагает к состраданию. Помните ехидную строчку из «Федота-стрельца», прозрачно намекающую на нынешних «слуг народа»:
«Утром мажу бутерброд – сразу мысль: а как народ?»
Для справки: по данным журнала Forbes, самый бедный из десяти представителей Совета Федерации и Госдумы за 2009 год вместе с членами своей семьи заработал около 19 миллионов евро.
В общем-то, такая русская позиция понятна: тяга к страданию – это защитная реакция от отчаяния; невероятно трудная жизнь может привести к самоубийству, а может – к эстетизации страдания, объявлению его чуть ли не целью существования. Радоваться, когда вокруг всем плохо, – аморально. Лев Толстой мог не думать о хлебе насущном, но и ощущать себя счастливым не мог, что и отражалось в его творчестве, жизни и смерти.
В православно-русском понимании страдание главным образом заключается в терпеливом перенесении трудностей. Поэтому у нас так популярна пушкинская Татьяна, готовая всю жизнь страдать, коль она «другому отдана». Американцы пожимают плечами: тоже мне проблема! Евгений ее любит, она его тоже, зачем обоим страдать? Ох уж эти загадочные русские, любят выдумывать себе проблемы, чтобы потом их преодолевать!
А какой существует способ не страдать от того, что вы не можете получить желаемое? Отказаться это желать. Говорят, Сократ заглянул в лавку, увидел там множество товаров и воскликнул:
«Сколько здесь вещей, которые мне не нужны!»
И потом остается надежда – «несчастья верная сестра». Если бы не надежда, русский пессимизм был бы поистине трагичен и безграничен.
Больше всех и лучше всех о надежде пел Булат Окуджава. Его «надежды маленький оркестрик под управлением любви» подчеркивает: силы надежды крошечные по сравнению с могучими силами зла, но надежда все равно непобедима.
