и смотрел, смотрел, смотрел. Тевейра рисовала быстро, точными движениями, и даже короткие наброски были полны форм, узнаваемых и явных – чувства и жизни. Она нарисовала всё – включая саму себя у ограды и дом с чёрными окнами. А потом – Майер задумался о переменах в Тевейре – нарисовала его самого, сидящего рядом и задумчивого.
– Сделайте ещё чаю, – попросила она, почему-то шёпотом. – И растопите камин. Это же настоящий, да?
Майер растопил и понял, что думает уже во многом, как абориген Стемрана. Правильно ли срубили дерево, да каким концом его в пламя класть… За сто двадцать пять здешних и сто тринадцать тамошних лет родилось немало людей, которые никогда не видели Шамтерана, Старого Мира, и не торопились видеть. Великий Лес только-только начинает открывать свои тайны, настоящие тайны, а пришельцы из Старого Мира хотят всё того же – купить земли под фабрики, срубать камшеры для своих домов и лодок, опустошать поляны целебных трав… Откуда они, я не пойму, говорила Мерона, ведь люди становятся всё лучше, и не я одна говорю, многие отмечают, и тут столько нечисти, мерзости всякого рода, и вся она вокруг Стемрана и Тессерона. Но Тессерон – частный мир, туда так просто не попасть, и там строго, малейшее нарушение – и можешь с жизнью расстаться. И там курорт, каких даже здесь нет, просто страна мечты. А здесь? Обещали свободу – независимость – если восстановим промышленность и встанем на ноги. Ну восстановили, и где она, свобода?
Майер вернулся к Тевейре. Девушка осунулась, и выглядела усталой, ещё более чем там, накануне отъезда. Она улыбнулась, когда он поставил новый чайничек, и поцеловала Майера – и доктор ощутил лихорадочный жар. Тевейра успокоила его прикосновением руки, взглядом. Открыла блокнот, на котором рисовала неприветливый дом своих «тех» родителей.
– Мама, бабушка, и вы, таерон, я не держу зла, и не желаю вам ничего плохого, и если в мыслях я подумала о вас недостойно, то прошу простить, и принять моё прощение… – Она вырвала, разорвала на клочки рисунок дома и бросила в сторону камина.
Поражённый Майер видел, как ветер – сквозняк – пронесся по комнате и поднял стайку обрывков, и почти все они ринулись в пламя – и сгинули там. Только три улеглись поодаль.
– Посмотрите, что там нарисовано? – попросила Тевейра. Майер, всё ещё немного под впечатлением увиденного, повиновался. Все три клочка чистые, ни единого штриха. Ничего.
Тевейра улыбнулась, откинулась на спинку кресла и почти сразу уснула. А Майер прошёл в соседнюю комнату, мужскую, здесь даже в семейных номерах есть женские и мужские половины – там разные охранные знаки, и разные сорта дерева, всё разное. Так чтить традиции… Глупость? Доблесть? Он достал телефон. На удивление, сразу дозвонился до поверенного, и тот охотно согласился помочь – и до директора. Конечно, господин Камшер, я надеялся, что вы захотите задержаться на Стемране, это же кладезь открытий, и фигура вашей величины… Он говорил и говорил, и было понятно – директор просто хочет сохранить его, господина Камшера место для кого-то ещё, а за то, что господин Камшер будет упоминать его имя в статьях, повысит, очень повысит
