оскудеет быстро. И раньше, чем течения, туда могут добраться пираты из бывших военных моряков исчезнувших держав.
Больше шансов уцелеть как государство имела бы маленькая Финляндия, накопившая в «тучные» годы десятилетний запас продуктов, имеющая природное топливо в виде лесов под боком и давние традиции выживания при зимних температурах… Имела бы, не находись вокруг много желающих заставить ее поделиться.
Хорошие карты были на руках и у Швейцарии. Та хоть и декларировала нейтралитет, имея не больше десяти тысяч кадровых военных, зато обладала уникальными вооруженными силами милиционного типа. Ни в одной стране мира не было столь подготовленного резерва – при необходимости за месяц под ружье можно было поставить почти все взрослое население. На вооружении у этой армии находилось около восьмисот танков и две сотни самолетов, хотя она и была «заточена» под оборону. Этому способствовали и альпийский рельеф, и местные традиции. Каждая семья имела дома оружие, вплоть до автоматического, а в свободное время даже банкиры не гнушались заниматься боевой подготовкой. Тиры и стрельбища тут были популярнее баров; наследие Вильгельма Телля блюлось свято.
Последние двадцать лет богатейшая страна мира готовилась к худшему. Ей было что терять. Кризис почти не затронул ее; здесь находилась штаб-квартира «старых денег» – консервативной части мировой финансовой элиты, которая успела перевести капиталы из зеленых фантиков в золото и нефть. За двадцать лет до войны были рассчитаны координаты шурфов под взрывчатку. И в Час «Ч» взрывы тоннелей и обвалы на дорогах превратили горные долины в крепости. Сотни тысяч беженцев из Франции, Германии и Италии, спасающиеся от чумы и голода, натолкнулись на неприступные стены. Там, где вызвать завалы были невозможно, швейцарцы возвели системы укреплений, которые могли бы посрамить линии Мажино и Маннергейма, и заминировали каждый клочок земли. Запас продовольствия в стране сыра и шоколада позволял смотреть в будущее с оптимизмом.
Глава 2. Настя
Крохотная комната, освещенная неровным бледно-желтым светом. Голые серые стены, низкий потолок, окна нет. Место и время неясны, да и неважны. Важно только то, что произошло здесь две минуты назад. Смерть.
Темница, склеп, могила. Ни единого звука извне. А в самой комнате затихает эхо единственного выстрела; и она медленно и плавно, как затонувший корабль в ил, погружается в тягучую тишину, которую нарушает только падение капель. В тишине стук каждой капли звучит как удар пудового молота по наковальне. Каждые пятнадцать секунд – грохот.
За невысоким столиком спиной к закрытой железной двери сидит человек. Сидит, наклонившись вперед и уронив голову на скрещенные руки. Со стороны может показаться, что его сморил сон. Но капает не вода, а кровь: стекает тонким карминным ручейком изо рта и затылка, представляющего собой сплошную рану, струится по неровному столу и льется на пол, где успела собраться лужица, над которой поднимается
